Loading

Игорь Абросимов

 

Историко-публицистический очерк

 

     Генезис и особенности государственного антисемитизма в СССР обсуждались за последние годы под самыми разными углами зрения. Сегодня можно утверждать: начальный толчок, сообщаемый антисемитским компаниям, исходившим каждый раз с самых верхов партийно-государственной власти, что вполне объяснимо тоталитарным характером советского строя. При этом и данное обстоятельство представляется принципиально важным, причины и характер упомянутых компаний объяснялись и определялись конкретными политическими проблемами сугубо прагматического характера. Учитывая традиционную настороженность и даже неприязнь, которую всегда испытывали на себе евреи, нет ничего удивительного в том, что в избытке находились высокопоставленные исполнители, которые с энтузиазмом действовали в соответствии с поступившими на этот счет указаниями. Они опирались на молчание приученного советской властью к абсолютной покорности народного большинства и, главное, на неизменное одобрение антисемитски настроенных кругов.

     Хорошо известно, что во время революции на службу советскому государству пришло значительное количество евреев, заменивших старое чиновничество, которое не пользовалось доверием новой власти и новую власть бойкотировало. "Большое значение для революции, - характеризовал тогдашнюю ситуацию Ленин, - имело то обстоятельство, что в русских городах было много еврейских интеллигентов... Нам удалось овладеть государственным аппаратом исключительно благодаря этому запасу разумной и грамотной рабочей силы". Особенно значительно выглядело присутствие евреев в руководящих партийно-государственных органах, что объясняется немногочисленностью относительно подготовленных, а главное, не связанных с контрреволюционными кругами кадров и необходимостью максимально использовать для революционного дела все лояльные власти силы.

     Следует пояснить в этой связи, что еще с конца XIX века наиболее способная и энергичная часть еврейской молодежи в стремлении вырваться за пределы традиционного уклада жизни еврейских местечек, получить образование и занять достойное место в жизни страны, успешно преодолевала запретительные барьеры российских законов. Те из них, кто из-за процентной нормы не смог учиться в высших учебных заведениях, поступали в западноевропейские университеты, а вернувшись в Россию, составили вместе со своими коллегами, получившими образование на родине, ту самую разумную и грамотную рабочую силу, о которой говорил позднее вождь большевиков. На этих образованных людей не распространялись более законы, запиравшие евреев в пределах черты оседлости, а многочисленные запреты, ограничивающие еврейскую социально-экономическую активность, делали многих из них естественными противниками существующего режима. Более того, еще со времени учебы, особенно в западноевропейских университетах, где молодежь тесно общалась с представителями русской революционной эмиграции, образованные люди еврейского происхождения проникались социалистическими идеями и, испытав на себе все прелести самодержавной власти, становились идейными сторонниками революционных преобразований, а зачастую и активными членами и руководящими деятелями революционных партий.

     Вовлечение евреев в революционное движение знаменовало начало политического антисемитизма в России, тогда как раньше в этом явлении преобладал социально-экономический фактор, а также имел место элемент этнопсихологический и связанный с ним религиозный. Поэтому старая еврейская интеллигенция, как например. известный экономист Б.Д. Бруцкус, или образованные профессиональные революционеры, евреи по происхождению, как например, Л.Д. Троцкий, предупреждали о негативных моментах растущего присутствия евреев на руководящих постах в государственном и партийном аппарате, а также в различных сферах экономики, науки и культуры. Они понимали, что при наличии в народе антисемитских настроений, массы большевиков-евреев, ставших у руля обездоленной и разоренной гражданской войной страны, не могут не явиться причиной и благодатной почвой для контрреволюционной агитации и нагнетания ненависти к советской власти вообще и к широким слоям еврейства, в частности. Троцкий справедливо писал позднее, из своего изгнания, что даже априорно нельзя предположить, будто неприязнь простого народа к бюрократии не примет антисемитскую окраску в случае заметного присутствия евреев в органах советской власти.

     Трудно, однако, представить себе какую-либо иную модель кадровой политики в сложившихся обстоятельствах. Исторические процессы, которые развивались в России помимо воли и желания отдельных людей, выдвигали на руководящие позиции наиболее грамотных и энергичных, готовых служить революции и новой власти. Абсурдно само предположение о возможности возвращения в революционной России к ограничениям для граждан той или иной национальности, поступающих на государственную службу, либо подавших заявление на прием в партию. Поэтому, отмечая широкое представительство евреев в органах советской власти, в также в экономической и культурной жизни страны, мы должны квалифицировать причины такого явления в качестве объективно-исторических и отвергнуть рассуждения о том, будто русскую революцию сделали евреи либо использовали эту революцию в свою пользу за счет интересов русского народа.

     Следует особо подчеркнуть в этой связи, что представления о революционных потрясениях как результате некого "еврейского заговора" никогда, ни до, ни после свершившейся революции, не разделялись серьезными российскими политиками и публицистами самых разных направлений. Они справедливо указывали, что очевидные социально-экономические и политические факторы толкали некоторую часть еврейства в оппозиционный лагерь задолго до революции. И ответы на вопросы "кто виноват?" и "что делать?" молодежь находила не в еврейских источниках, а в достижениях русской общественной мысли. Как уже отмечалось, образованная часть революционного еврейства училась не в еврейских школах, а заканчивала русские гимназии и университеты, либо университеты западноевропейские, приходя именно там к революционным убеждениям, порой самым крайним. Получая образование, еврейская молодежь интегрировалась в мир революционных общественных сил, становилась полноправным участником русского освободительного движения. Отныне естественной для этих людей становилась борьба за счастливое будущее всей страны, что и объединяло их с интернациональным революционным сообществом.

     Что же касается сегодняшнего оживления всевозможных рассуждений по поводу теорий "еврейского следа" в русском освободительном движении и русской революции, то их авторы, как правило, поднаторели на вольном и безответственном обращении с историческими фактами. Подобная методология, как известно, неминуемо приводит к появлению "страшилок" из арсенала "теории заговоров", на которой воспитано историческое мышление многих наших современников, искренне считающих себя интеллектуалами, что и обеспечивает успех подобным рассуждениям у этой части публики. Культурно-историческая сумятица подобного исторического познания не начинается и не заканчивается лишь "еврейским вопросом". Это лишь одно, хотя и наиболее яркое проявление распространенного порока исторического мышления. Глубокомысленное конструирование искусственных причинно-следственных исторических связей, основанных на непроверенных фактах и домыслах, утеря простого здравого смысла при столкно вении с явными историческими мифами и популяризация основанных на них вздорных теорий создавали и создают антинаучные концепции в самых разных областях отечественной истории. И нет ничего удивительного в том, что теория "еврейского следа" в русской революции, попав на благодатную почву традиционного бытового антисемитизма, нашла так много приверженцев даже среди вполне адекватных и отнюдь не безграмотных людей.

     Послереволюционная действительность способствовала вовлечению в активную хозяйственную и культурную жизнь широких масс еврейского населения СССР, свободных отныне от ограничительных законов и правил. Исход евреев за пределы бывшей черты оседлости, который начался еще в годы первой мировой и гражданской войн, принял массовый характер. По некоторым сведениям уже в начале 1920-х годов в поисках работы и для получения образования в города за пределами бывшей черты оседлости переселилось около 1 млн. евреев. При этом, на подавляющее большинство этих людей не распространялись преследования и дискриминационные меры, направляемые советской властью против так называемых "бывших" - широкого и пестрого конгломерата представителей различных классов и сословий - выходцев из семей дворян, духовенства, чиновников, офицеров, купцов, фабрикантов, профессоров, учителей гимназий и других "представителей эксплуататорских классов, их прислужников и лакеев". В результате неуклонно возрастало присутствие евреев в государственных, хозяйственных и общественных организациях, на предприятиях, в учреждениях культуры, среди студентов высших учебных заведений, что встречало резко негативное отношение как со стороны определенной части социальных низов, недовольных тем, что евреи якобы незаслуженно занимают лучшие рабочие места, а также широко присутствуют в государственных и общественных институтах, так и в среде "бывших", ущемленных революционными преобразованиями в своих правах и привилегиях.
Власти опасались при этом не столько конкретных проявлений антисемитизма, болезненных для еврейского населения, сколько видели в подобных настроениях и высказываниях замаскированную антисоветскую пропаганду и реальную опасность для устойчивости всей системы. В новых условиях, когда носители антисемитских настроений связывали "еврейский вопрос" с политикой советской власти, реальными могли стать прямые антисоветские действия, исходящие из этих кругов, особенно опасных в случае каких-либо кризисных явлений или общественно-политической нестабильности. Поэтому советское государство самым решительным образом боролась против проявлений антисемитской стихии как в общественном, так и в судебном порядке. Изменения с отношением официальных властей к "еврейскому вопросу" произошли далеко не сразу. Путь от решительной борьбы с антисемитскими проявлениями до терпимого к ним отношения, и далее, от первых, неявных симптомов официальной юдофобии до проведения государственной антисемитской политики занял более двух десятков лет существования советской власти.

     Отметим, что значительное снижение числа евреев в руководящих партийно-политических структурах, имевших место в годы "большого террора" 1936-1938 годов, нельзя отнести к проявлениям государственной антисемитской политики. Каток репрессий прошелся по партийным кадрам вне зависимости от их национального происхождения. Не миновал он и таких видных партийных, государственных и военных деятелей еврейского происхождения, занимавших посты различного уровня, как Я.С. Агранов, А.Д. Брускин, И.Я. Вейцер, Я.Б. Гамарник, А.З. Гилинский, Я.Н. Дробнис, И.А. Зеленский, Г.Е. Зиновьев, М.И. Калманович, Л.Б. Каменев, Г.Н. Каминский, И.М. Клейнер, Я.А. Лифшиц, Л.Е. Марьясин, И.А. Пятницкий, К.Б. Радек, А.П. Розенгольц, М.Л. Рухимович, Г.Я.Сокольников, Ю.М.Стеклов, Б.М. Таль, М.М. Хатаевич, Б.З. Шумяцкий, Г.Г. Ягода, И.Э. Якир, Я.А. Яковлев и многих других.

     По мнению большинства исследователей тяжелые времена, наступившие с середины 1930-х годов для еврейской культуры, также не могут быть отнесены к проявлениям антисемитизма как такового. В эти годы началось наступление на культурные права национальных меньшинств и на позиции национальной культуры народов союзных и автономных республик. Обязательное изучение русского языка во всех национальных школах, сокращение числа таких школ, расширение выпуска газет и книг на русском языке за счет свертывания периодической печати на национальных языках, - все эти мероприятия, наряду с политическими обвинениями представителей национальных элит в "буржуазном национализме" с последующими репрессиями, призваны были по замыслам руководства сплотить национальности Советского Союза вокруг общесоюзного русского центра, привести к упрочению и консолидации власти в многонациональной стране. На этом фоне происходило сокращение количества еврейских школ и свертывание подготовки учителей для них, что официально обосновывалось уменьшением количества учеников из-за желания родителей обучать своих детей в обычных школах. По этой же причине в 1936-1937 годах были закрыты практически все высшие и средние специальные учебные заведения, где велось обучение на идиш. Ограничениям подверглись и учреждения идишистской культуры, которые ранее поддерживались в противовес культуре ивритской, связываемой с неприемлемым для советской системы международным сионизмом. Позиции последнего в СССР были подорваны жесткими репрессивными мерами, поэтому необходимость в противовесах отпадала. Однако, от ярлыка "буржуазного национализма", широко распространенного на Украине, в Белоруссии, в республиках Средней Азии и Закавказья, деятели еврейской культуры до поры до времени были избавлены.

     Положение качественно изменилось только к 1939 году. С большой долей достоверности именно с этим временем можно связать зарождение государственного антисемитизма в Советском Союзе, первоначально запущенного курсом руководства страны на сближение с нацистской Германией и подписанием с ней в августе 1939 года договора о ненападении - так называемого пакта Молотов-Риббентроп. Создавая необходимые предварительные условия для советско-германского диалога, Сталин освободил в мае 1939 года от обязанностей наркома иностранных дел СССР М.М.Литвинова, назначив на этот пост председателя Совнаркома СССР В.М. Молотова. Такой шаг недвусмысленно демонстрировал смену внешнеполитического курса страны. Литвинов, как известно, тяготел к союзу с западными демократиями и являлся энергичным защитником идеи коллективной безопасности. К тому же, еврейское происхождение снятого с должности наркома должно было послужить дополнительным сигналом нацистским лидерам. Характерен отклик на снятие Литвинова со стороны У.Черчилля: "Еврей Литвинов ушел, и было устранено главное предубеждение Гитлера".
По свидетельству Молотова, когда тот заступил на пост наркома, сменив Литвинова, Сталин дал ему четкое и однозначное личное указание: "Убери из наркомата евреев". Чистка в дипломатическом ведомстве проходила еще во времена "большого террора" и привела к арестам многих видных дипломатов, в том числе и евреев. Теперь под непосредственным руководством В.Г. Деканозова, доверенного лица Л.П. Берии, переведенного в НКИД СССР с поста начальника Иностранного отдела Главного управления государственной безопасности НКВД СССР и назначенного заместителем наркома иностранных дел, наряду с арестами, не носившими уже столь массового характера и не направленными исключительно на евреев, проводилось постепенное вытеснение их из системы этого наркомата и перемещение внутри ведомства на менее важные посты. Так перед войной были арестованы заведующий Отделом печати Е.А. Гнедин, заведующий Вторым западным отделом Г.И.Вайнштейн и ряд других, отодвинуты на второй план такие видные советские дипломаты как полпред СССР в Германии, а затем во Франции Я.З. Суриц, а полпред СССР в Италии Б.Е. Штейн отправлен на преподавательскую работу в Высшую дипломатическую школу. При этом, несмотря на значительное число новых работни ков, пришедших на дипломатическую службу, среди них не было евреев, назначенных на сколько-нибудь ответственные должности. В качестве единственного и последнего по времени исключения может быть назван разве что С.А. Лозовский, которого Молотов знал по дореволюционной подпольной работе, ценил как грамотного и инициативного руководителя и в 1939 году взял себе в заместители.

     Необходимо также отметить, что в 1939-1941 годах, в ходе массового выдвижения новых людей, призванных компенсировать потери "большого террора" и ликвидировать возникший кадровый голод, относительное количество руководителей-евреев в верхних эшелонах власти стало уменьшаться. Среди нового поколения руководителей евреев было совсем немного. Нельзя оставить без внимания и тот факт, что еще с лета 1938 года совершенно прекратился прием новых партийных функционеров-евреев в аппарат ЦК ВКП(б), а с конца того же года оттуда их стали под различными предлогами на другие руководящие должности в центральных организациях. Очевидно, стремление советского руководства таким способом не только создать благоприятный фон для советско-германского сближения, но и его желание опровергнуть утверждения нацистской пропаганды об СССР как "иудейско-коммунистическом царстве".

     Последнее обстоятельство принималось в расчет при планировании политических мероприятий в годы войны и в первые послевоенные годы. С первых же дней военных действий советское руководство оказалось напуганным тем воздействием, которое оказывала на население страны демагогическая нацистская пропаганда, неустанно трубившая, будто война началась из-за еврейского засилья в мире, что славянские народы никогда не были врагами Германии и гнев Гитлера направлен исключительно против евреев, а война ведется ради освобождения народов России от ига евреев и коммунистов. В годы страшного военного бедствия кремлевским вождям казалось очень рискованным для сохранения власти и мобилизации народа для отпора агрессорам предстать в роли защитников евреев. Именно поэтому советская пропаганда не нашла ничего лучшего, как стараться замалчивать факты тотального уничтожения евреев, оказавшихся на оккупированной территории, во всяком случае, возможно чаще говорить об убийстве "мирных советских граждан, женщин и детей", ничего не сообщая о национальной принадлежности жертв. Лишь изредка от этих правил приходилось отступать, дабы не дразнить западное общественное мнение. Сдержанные официальные упоминания о зверствах нацистов по отношению к евреям прозвучали за всю войну буквально несколько раз, в том числе в выступлении Сталина на торжественном заседании в прифронтовой Москве 6 ноября 1941 года по случаю годовщины Октябрьской революции. Кроме того, таким авторитетным писателям как Алексей Толстой и Илья Эренбург, которые были потрясены фактами Холокоста на оккупированных территориях, увидев своими глазами жертвы этих ужасов, разрешены были подобные упоминания в публицистических выступлениях в советской печати. Характерно, что когда в мае 1945 года появилось официальное сообщение о лагере смерти Освенцим, оказавшемся в полосе наступления Красной Армии, о тысячах евреях, погибших там, не было сказано ни слова. Последовательным противником освещения "еврейской темы" в средствах пропаганды выступал, в частности, секретарь ЦК ВКП(б) по идеологии, первый секретарь МК и МГК ВКП(б), начальник Главного политического управления Красной Армии и заместитель наркома обороны СССР А.С. Щербаков.

     Не следует ставить под сомнение моральную несостоятельность позиции, занятой в военные годы властями по вопросам освещения Холокоста. Справедливо отмечено, что равнодушие к проявлению антисемитизма, тем более, равнодушие к невиданной трагедии еврейского народа возмущает не менее, чем антисемитизм как таковой. Можно, однако, еще раз подтвердив, что позиция эта была занята из сугубо прагматичных соображений, привести в качестве аргумента для такого утверждения следующее соображение. Украинский историк профессор М.В. Коваль в 1998 году писал в статье о трагедии Бабьего Яра, опубликованной в журнале "Новая и новейшая история": "Германские нацисты вели идеологическую войну за господство "арийской расы", главным врагом которой был объявлен еврейский народ. В этом смысле вторую мировую войну можно считать войной Гитлера против евреев". Сегодня возможно соглашаться либо не соглашаться с такой трактовкой причин и характера войны, можно возразить, к примеру, что нацисты вели отнюдь не идеологическую, а реальную кровавую, уничтожительную и преступную войну, а жертвами ее стали не только евреи, но и миллионы представителей других, особенно славянских народов Европы, которым в дальнейшем предстояло вовсе исчезнуть с этнографической карты нашего континента. Можно поэтому сомневаться, не слишком ли категоричен ученый-историк в своих оценках, считая вторую мировую войну войной Гитлера только против евреев.

    Однако, в военные годы, как уже было сказано, обсуждения данного вопроса в подобном плане совершенно не стыковались с массовой агитацией, имевшей целью поднять многонациональную страну, не свободную от проявлений антисемитской стихии, на смертельный бой с нацизмом. Можно не сомневаться, что рассуждения профессора-историка и возражения, приведенные выше, которые вполне нормально воспринимаются сегодня как предмет историографической дискуссии, неминуемо возникли бы среди армии и населения и тогда. Но в годы войны, дополнительно подогреваемые нацистской пропагандой, они неминуемо приобрели бы совершенно иной уклон, превратившись в существенный фактор, ослабляющий сопротивление врагу. Нельзя совсем уж отказывать в логике советскому руководству, которое теми или иными способами старалось снимать "болезненные" темы во имя достижения вполне определенных политических и военных целей.

     Что же касается политики замалчивания Холокоста в дальнейшем, то приведенные выше причины оставались актуальными и в первые послевоенные годы, когда жертвы и последствия войны накладывали решающий отпечаток на повседневную жизнь народа. Однако, очень скоро основную роль в проведении подобной линии стали играть иные факторы. Среди них, в первую очередь, следует назвать противодействие процессу консолидации еврейской общественности, которая неминуемо происходила бы вокруг мероприятий, связанных с увековечением памяти жертв Холокоста. В связи с этим по-прежнему до предела ограничивались упоминания о массовых уничтожениях евреев на оккупированных территориях, а памятные комплексы Бабьего Яра, Саласпилса, Девятого форта в Каунасе, которые должны были стать скорбными символами Холокоста, вообще не содержали никаких упоминаний о трагедии мирного еврейского населения. При этом чувства и эмоции еврейского населения, связанные с реакцией на такое у*****е замалчивание происшедших событий, во внимание не принималось, ибо хорошо известно, что не в традициях советской власти считаться с людьми, если дело идет об интересах этой власти и определенным образом трактуемых ею государственных интересах.

     Таким образом, негативное отношение Сталина и советского руководства к "еврейскому присутствию" во властных структурах, общественных организациях, учреждениях науки, культуры и искусства, которое стало проявляться в реальной кадровой политике перед самой войной и усилилось в годы войны, а также некоторые особенности пропагандистской практики, вполне подходящие под определение антисемитских, сформировали конкретные политические установки и определенным образом понятые требования момента. Подобная политика, проводимая в обстановке тотального произвола власти во всех сферах жизни страны, не могла не повлечь за собой самых неприятных, а в дальнейшем и трагических последствий для советских евреев. При этом, зарождающийся государственный антисемитизм тогда и в дальнейшем имел не только прагматический, но и бесс***** выраженный латентный характер.

    Указанные особенности коренным образом отличали это явление от политики нацистской Германии, где гонения на евреев имели, во-первых, расовую основу и, во-вторых, носили вполне открытый характер, опиравшийся на официальную партийную идеологию и нюренбергские расовые законы 1935 года. Как известно, существуют мнения, согласно которым нацизм и большевизм трактуются как вполне сопоставимые явления. Необходимо подчеркнуть, что подобные упражнения имеют целью вольно или невольно обелить преступления нацизма, затушевать преступный характер развязанной им второй мировой войны, оправдать гибель миллионов людей необходимостью противостоять большевизму и защитить от него народы Европы. Однако, именно преступная связь между расистским политическим курсом нацистской Германии в целом и ее важнейшей составляющей, связанной с преследованием евреев, что вылилось в систематическое, плановое и индустриальное уничтожение более 6 млн. европейских евреев, демонстрирует несостоятельность такого сравнения.

     Сказанное выше не имеет целью хоть в какой-то степени содействовать более терпимому отношению к преступлениям советского террористического режима. Однако, представляется необходимым анализировать его политические особенности и реалии конкретной политики, в том числе и по еврейскому вопросу, с целью выявления подлинного характера этого режима, без привлечения несопоставимых сравнений. В противном случае историческая картина приобретает совершенно неправдоподобные очертания. К примеру, некоторые историки и публицисты серьезно считают, что в СССР на закате сталинской эпохи конкретно планировалось "окончательное решение еврейского вопроса", если не полностью копирующее гитлеровские методы, то весьма близкое к нему по своей содержательной части.

    Публичные казни на городских площадях, кровавые погромы, поголовные депортации в телячьих вагонах с убийствами депортируемых по дороге специально сформированными бандами налетчиков, массовая гибель уцелевших в таежных барачных поселках от голода, непосильного труда и болезней - вот какое будущее ожидало, оказывается, всех советских евреев, не умри Сталин то ли естественной смертью, то ли в результате заговора перепуганных соратников. Полностью разделяя чувства авторов подобных сочинений в части неприятия террора, направленного, в том числе, и на лиц определенной национальности, а советский режим преуспел в таких кровавых делах, следует твердо придерживаться конкретных исторических фактов и не терять здравого смысла при их интерпретации.

     Было бы ошибкой указывать в качестве причины развития государственного антисемитизма в СССР на патологическую личную юдофобию вождя и его окружения, хотя вполне возможно, что и сам отец всех народов Советского Союза, и некоторые его сподвижники не питали особой любви к гражданам еврейского происхождения. Однако, Сталин всегда был величайшим прагматиком, который никогда не действовал под влиянием эмоций и не позволял подобное своим подчиненным. По свидетельству композитора Т.Хренникова в 1952 году на совещании в Кремле Сталин заявил: "У нас в ЦК антисемиты завелись. Это безобразие!" Подобная сердитая реплика могла быть брошена вождем и прозвучать без риска показаться, мягко говоря, странной только ввиду скрытого характера государственного антисемитизма, который поддерживался к тому же сугубо прагматичными соображениям. Политический прагматизм как бы объяснял и оправдывал расхождение между идеалами коммуниста-ленинца, высказавшего подобную мысль, и реальным содержанием его политики.

     Сталинская политика по "еврейскому вопросу", помимо перечисленных выше обстоятельств, определялась проведением великодержавной линии и развернутым наступлением на интернационалистские традиции коммунистического движения. Как известно, советский патриотизм к тому времени подменятся идеями национального великодержавия, ставка делается на возрождение понятия русского патриотизма. В преддверии грядущих военных испытаний, а тем более в обстановке начавшейся войны, воспитание народа в таком именно духе представлялось советскому руководству единственной реальной возможностью рассчитывать на успех и победу. Спекулируя на национально-патриотической идее, такие шовинистически настроенные руководители, как тот же А.С. Щербаков и начальник Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) Г.Ф. Александров в самые трагические месяцы войны, летом 1942 года, инициировали компанию за национальную чистоту русской культуры, придав ей ярко выраженный антисемитский характер.

    В докладной записке, направленной Александровым в Секретариат ЦК, поднимался вопрос о подборе и выдвижении кадров в искусстве, причем прямо подчеркивалось, что в ведущих учреждениях искусства, таких как Большой театр, Московская филармония, Московская и Ленинградская консерватория, основное место занимают нерусские люди, преимущественно евреи. Поднятая таким образом антисемитская волна быстро захватила не только музыкальные учреждения, но кинематографию, театр, а также журналистику и литературу. В результате под надуманными предлогами, в целях уменьшения количества евреев, занимавших руководящие должности в этих сферах, были смещены директор Московской консерватории знаменитый пианист и педагог А.Б. Гольденвейзер, художественные руководители Алма-атинской киностудии (в это время, ввиду эвакуации, там были сосредоточены лучшие силы советского кино) кинорежиссеры Ю.Я. Райзман и Л.З. Трауберг, художественный руководитель и главный дирижер Большого театра С.А. Самосуд, директор и художественный руководитель Малого театра И.Я. Судаков и другие.

     Антисемитская подоплека всех этих акций тщательно скрывалась и стала явной только в послевоенные годы, когда разгула государственного антисемитизма уже невозможно было не заметить. Однако, официальные данные удалось сделать достоянием гласности лишь после крушения советской власти, связанного с этим открытия архивов и публикации соответствующих документов. Поэтому на первых порах многим хотелось верить, что гонения носят случайный характер или являются проявлением юдофобии отдельных чиновников. На самом деле, под прикрытием казенного патриотизма вызревал махровый государственный антисемитизм. Однако Сталин, как уже упоминалось, будучи политическим прагматиком, в отличие, скажем, от нацистов, ставивших расистские теории во главу политики, по известным причинам не мог пойти на поводу у людей, ведущих страну к открытому разгулу национальной розни.

     Советское руководство, не допуская отрытого декларирования антисемитских теорий, старалось не пропустить ту политическую "точку возврата", когда направляемая сверху в определенных политических целях и допускаемая в определенных границах юдофобия, еще могла ограничиваться и контролироваться правящими силами и ни в коем случае не угрожала перспективой смычки со стихийным погромным антисемитизмом масс. Массовый антисемитизм, способный породить хаос и анархию в стране, и это хорошо понимали в Кремле, грозил стабильности существования всей системы и полной катастрофой для советского строя. Коммунистический режим, совершивший тяжкие преступления перед народом, не уцелел бы в этой неуправляемой погромной вакханалии, а враждебное ему международное окружение, и этого еще более всегда опасались в Кремле, также не упустило бы своего шанса нанести прямой удар по СССР. Не следует упускать из вида и того обстоятельство, что Сталин боялся дискредитации режима, только что одержавшего победу над нацизмом, в глазах мирового коммунистического движения и левых демократических сил, лидером которых продолжал считать себя Советский Союз. До поры до времени можно было оправдать ограничения и репрессии по национальным признакам необходимостью противодействовать буржуазно-националистической пропаганде и проискам империалистических разведок в среде тех или иных групп на селения. Однако, легитимация государственного антисемитизма и открытые декларации в духе нацистской пропаганды оставались для Сталина неприемлемыми, так как в этом случае любые оправдания становились малоэффективны, что сулило перспективами политического поражения. Представляется, что лицемерная амбивалентность в этом вопросе наиболее отвечала политическим задачам вождя.

     Нелишне в этой связи обратиться к одной примечательной исторической аналогии. Вопреки антисемитским настроениям, широко распространенным во влиятельных черносотенных кругах дореволюционной России, здравомыслящие политики всегда считали крайне опасным с точки зрения общегосударственных интересов разжигать национальную рознь, приводившую в конце концов к еврейским погромам. Подобная точка зрения находила свое отражение в конкретной работе царской администрации, так как деятельность "неуместно правых" связывалась с политической опасностью для существующего строя. Несмотря на наличие высокопоставленных чиновников, искавших в еврейских погромах психологического перелома в революционном настроении масс, что способствовало, якобы, спаду этих настроений, твердо установленные факты говорят о том, что существовали властные силы, реально сдерживающие погромные устремления черносотенцев.

    Можно совершенно справедливо указывать на отдельных весьма влиятельных представителей власти, полицейских, жандармских и военных чинов, которые не только попустительствовали погромщикам в Кишиневе, Гомеле, Киеве или Одессе, но и прямо руководили действиями толпы. Но вся правда заключается в том, что десятки полицейских, виновных в противоправных действиях, по результатам последующих сенаторских ревизий были отданы под суд, причем наказывались не только рядовые блюстители порядка, но и высокие чины, такие как киевский полицмейстер или одесский градоначальник. Известно также, что в 1905 году, в период наибольшего размаха аграрных беспорядков, когда крестьяне жгли и громили помещичьи имения, число судебных процессов по этим делам и делам над участниками антиеврейских погромов практически совпадали, хотя "помещичьих погромов" было в стране значительно больше, ровно как и количество пострадавших при этом. Таким образом, будучи слабой и в революционной ситуации фактически недееспособной, а поэтому не в силах предупредить как поджоги дворянских гнезд, так и еврейские погромы, государственная власть, без сомнения, старалась одинаково активно карать участников как тех, так и других недопустимых действий.

    Данное обстоятельство часто не замечается при изучении исторической обстановки того времени, так как стараниями революционных и либеральных кругов противодействие властей погромной стихии по вполне понятным причинам в свое время замалчивалось, а сами погромы объявлялись следствием ни столько слабости и растерянности властей, сколько результатом правительственных указаний. В более поздние времена данное положение расценивалось уже как прямое и однозначное историческое свидетельство. При этом игнорируется фундаментальное положение государственного строительства, согласно которому государственная система не терпит разгула бесконтрольной погромной стихии, во всяком случае, всеми доступными средствами ей противодействует. Как уже отмечалось выше, сталинский режим не мог быть в данном вопросе исключением. При этом, советская власть, в отличие от царской, всегда обладала достаточными возможностями, чтобы не допустить подобного, задушив в зародыше любые поползновения любых течений и сил решать политические задачи путем апелляции к толпе. Однако, миф о том, что российская власть во все времена разыгрывала "еврейскую карту" в бесчеловечном, погромном варианте с целью достижения неких политических целей, оказался весьма живучим. Помимо многочисленных фактов, миф этот опровергается, в частности, и тем немаловажным аргументом, что при всех неприглядных своих аспектах власть эта никогда не культивировала расистскую идеологию и ею не руководствовалась.

     Влияние государственного антисемитизма на кадровую политику демонстрирует персональный состав высших партийных органов и характер его изменений. Для начала обратимся к составу руководящих органов ВКП(б), избранных в 1934 году на XVII съезде партии. Тогда среди членов ЦК, кандидатов в члены ЦК и членов ЦРК (Центральной ревизионной комиссии) ВКП(б) в количестве 161 человека, представлявших собой высший слой партийной номенклатуры, до 20 процентов составляли евреи. В 1939 году в составе соответствующих органов, избранных XVIII съездом партии и насчитывавших 189 человек, процент евреев уменьшился почти до 10. Однако, в данном случае трудно утверждать, что в марте 1939 года, когда окончательно согласовывались списки, за которые должны были проголосовать делегаты съезда, уже заработали механизмы выталкивания евреев из властных структур. Тем более, все члены предыдущего состава руководящих органов, уцелевшие в годы "большого террора", не носившего, как уже было упомянуто, антисемитской направленности, были включены и в новый состав.

    Исключением является разве что И.И. Шварц, переведенный на низовую хозяйственную работу и уже в силу этого обстоятельства потерявший право претендовать на столь высокое представительство Но самое главное, что обращает на себя внимание, в 1939 году в партийном ареопаге из упомянутых 10 процентов более половины оказались вновь избранными, и это однозначно указывает на продолжавшееся продвижение евреев по кадровой лестнице руководящих структур. Что же касается уменьшения их относительного там присутствия, то причины тут могут быть самые разные. В качестве одной из них может быть назван возросший образовательный уровень партийных кадров, вчерашних выходцев из рабочих и крестьян самых разных национальностей, в первую очередь русских и украинцев, составлявших подавляющее большинство населения страны. Данное обстоятельство способствовало выдвижению на руководящие посты, ставшими вакантными после разгула "большого террора", именно этой "разумной и грамотной рабочей силы", вполне готовой уже составить конкуренцию изначально принявшей революцию еврейской интеллигенции.

     Картина изменилось сразу же после XVIII съезда ВКП(б) в связи с советско-германским сближением. На состоявшейся в феврале 1941 года XVIII Всесоюзной партконференции персональный состав ЦК и ЦРК был изменен, причем "представительство" евреев уменьшилось до 7 процентов за счет исключения из упомянутых высших партийных органов репрессированного первого секретаря ЦК КП(б) Туркмении Я.А. Чубина, а также снятых со своих постов с понижением в должности наркомов М.М. Литвинова, Н.М. Анциловича и П.С. Жемчужиной. Вывели также из состава кандидатов в члены ЦК старого большевика Г.Д. Вейнберга, избранного кандидатом в члены ЦК еще в 1930, который в 1929-1937 годах работал секретарем ВЦСПС, но затем, не занимая руководящих постов, оставался в составе ЦК из уважения, вероятно, к его прошлым заслугам. За исключением Литвинова, ни один из перечисленных деятелей не может быть причислен к непосредственным жертвам каких-либо антиеврейских акций, так как за рассматриваемый период были значительно понижены в должности либо даже репрессированы и, как следствие, выведены из состава ЦК и другие крупные руководители, вовсе не евреи. Однако, настораживает другое. Несмотря на значительное обновление на партконференции состава высших органов ВКП(б), введение туда более трех десятков новых членов, ни одного партийно-государственного деятеля еврейского происхождения среди них не было. Вот тут уже прослеживается явная тенденция в кадровой политике, которая начала формироваться именно в период советско-германского сближения.

     Послевоенные политические события и изменения в мире наложили свой отпечаток и на характер государственного антисемитизма в СССР. Еврейский народ под влиянием испытаний, выпавших на е го долю в годы войны, а также под впечатлением образования Государства Израиль все более стал ощущать себя единым народом, что вызвало резко негативную реакцию со стороны Кремля. Советскому руководству стало казаться, что советские евреи превращаются в лиц с "двойным гражданством", для которых зарубежное, в первую очередь американское влияние становится решающим фактором, превращаются в "пятую колонну мирового империализма". Такое отношение сделалось преобладающим, когда Израиль стал рассматриваться в качестве проводника американской политики на Ближнем Востоке и во всем мире, а в Советском Союзе явно проявились естественные симпатии евреев к этому государству.

    При этом не только простые граждане, но и многие представители вполне ассимилированной столичной партийно-государственной, научной, культурной и хозяйственной элиты ощутили свою принадлежность к еврейству и не особенно скрывали своих чувств. Лишним подтверждением подобного рода опасений послужил торжественный прием, оказанный осенью 1948 года в Московской хоральной синагоге первому посланнику Государства Израиль в СССР Голде Меир. Положение обострялось из-за начинавшейся "холодной войны", когда психология "осажденной крепости" и всеобщая подозрительность по отношению к Западу становились определяющим фактором не только пропаганды, но и реальной политики. Не последнюю роль в нарастании в политическом руководстве антиеврейских настроений сыграло и то обстоятельство, что желание определенной части евреев выехать в Израиль представлялось совершенно неприемлемым. Помимо чисто материальных потерь, связанных с утратой столь необходимых стране квалифицированных работников, факт массового отъезда людей из социалистической страны, объявленной воплощенной мечтой всех трудящихся всего мира, не мог не рассматриваться как явный политический урон. Даже сама по себе идея "голосования ногами", которую могли или попытались бы подхватить другие народы СССР и отдельные "несознательные" граждане, таила в себе взрывоопасный потенциал.

     Основным объектом преследования в набиравшей силу активной политике государственного антисемитизма стал Еврейский антифашистский комитет (ЕАК). Образованный в 1942 году по указанию советского руководства, ЕАК призван был оказывать влияние на мировое общественное мнение, стимулируя чувства симпатии и различные инициативы по оказанию поддержки СССР, боровшемуся с нацизмом. Естественным образом эта организация, единственное национальное объединение евреев в стране, стала центром консолидации еврейской общественности, которая за отсутствием иных подобных структур могла опираться только на ЕАК. Известно, с каким подозрением относилось политическое руководство к проявлению всякой самостоятельности, выходившей за строго установленные рамки, особенно когда дело касалось вопросов национальных. Угроза национального сепаратизма и возможного раскола страны виделась в любой несанкционированной сверху инициативе, и влекло за собой стандартные обвинения в "буржуазном национализме", сразу же ставившие эти инициативы вне закона. Поэтому действия лидеров ЕАК, связанные с защитой интересов и прав евреев, всегда вызывали недовольство в советском руководстве. ЕАК как "ходатай по еврейским делам" был совершенно лишним в советской политической системе, а его претензии на представительство евреев в руководящих органах считались неприемлемыми и опасными. С явным подозрением была встречена в 1944 году инициатива деятелей ЕАК о создании Еврейской советской социалистической республики в Крыму.

    Официальные предложения по этому вопросу были изложены в записке, поданной Сталину председателем ЕАК главным режиссером Государственного еврейского театра (ГОСЕТ) С.М. Михоэлсом, поэтом И.С. Фефером, журналистом Ш.Б. Эпштейном и поддержанной Лозовским. Как известно, Лозовский возглавлял Совинформбюро, при котором функционировал комитет, и, не входя официально в состав ЕАК, являлся одним из главных его организаторов и фактическим руководителем. Инициатива в предварительном порядке обсуждалась с Молотовым, жена которого Жемчужина, принимала живое участие в делах ЕАК. Более того, поначалу советское руководство зондировало возможность использования этого вопроса в широком контексте советско-американских отношений, а также возможность получения финансовой помощи для восстановления разоренного войной полуострова.

     Однако, предложение по Крыму оказалось в итоге неприемлемым для Сталина по целому ряду причин. Во-первых, он по-прежнему не хотел оказывать какого-либо предпочтения евреям, опасаясь возникновения массового недовольства в разоренной войной стране, народ которой подвергся к тому же, как уже отмечалось, влиянию нацистской пропаганды. Во-вторых, создание автономии неминуемо, в его представлении, превращало Крымский полуостров в сферу влияния США, которые через посредничество влиятельных еврейских общественных организаций сделали бы свое присутствие там постоянным нежелательным фактором. Предложение было отвергнуто, но в дальнейшем послужило в качестве обвинения деятелям ЕАК, которые, якобы, по прямому заданию империалистических кругов США пытались отторгнуть Крым от Советского Союза. В сложном положении оказались в связи с этим высокопоставленные партийные деятели Лозовский и Жемчужина, на которых пало подозрение в лоббировании интересов еврейства в советском высшем руководстве, в попытках копировать подобные же действия влиятельных представителей еврейской общины в США. Такие явные признаки общественной активности советских евреев не могли не вызвать ответной жесткой реакции партийно-государственных структур, тщательно оберегавшей свою абсолютную монополию на власть.

     Позднее Сталин публично, на организационном пленуме ЦК, который состоялся после XIX съезда в октябре 1952 года, предъявил Молотову обвинение в том, что тот поддержал предложение об организации еврейской республики в Крыму. "Это грубая ошибка товарища Молотова. Для чего это ему понадобилось? На каком основании товарищ Молотов высказал такое предложение? У нас есть еврейская автономия. Разве этого недостаточно? А товарищу Молотову не следует быть адвокатом незаконных еврейских претензий на наш советский Крым", - сказал Сталин. И продолжил: "Товарищ Молотов так сильно уважает свою супругу, что не успеем мы принять решение Политбюро по тому или иному важному политическому вопросу, как это становится известным товарищу Жемчужиной. Получается, будто какая-то невидимая нить соединяет Политбюро с супругой Молотова Жемчужиной и ее друзьями. А ее окружают друзья, которым нельзя доверять." Таким образом, задним числом, в то время как жена Молотова находилась в ссыпке, а Лозовский был расстрелян, Сталин решил открыто объявить об имевшем якобы место реальном покушении на интересы государства с вовлечением в сферу вражеской деятельности второго человека в руководстве страны. Как известно, Молотов в 1949 году лишился в связи с этими подозрениями расположения вождя, был удален с поста министра иностранных дел и председателя Комитета информации (внешняя разведка).

     Помимо неприемлемых с точки зрения верхов политических инициатив ЕАК, в обстановке разворачивающейся "холодной войны" по меньшей мере подозрительным стали казаться и его устойчивые связи с международными, в первую очередь американскими, еврейскими организациями. Эти контакты не прекращались, несмотря на то, что просьбы о выезде за границу для делегаций еврейской общественности встречали неизменный отказ. Власти хорошо запомнили, с какими почестями были встречены Михоэлс и Фефер, посетившие США в годы войны не только евреями, но и многими американскими гражданами нееврейского происхождения и русскими эмигрантами. В новых условиях подобные демонстрации были признаны несвоевременными. Однако, вовсе изолировать ЕАК от мирового еврейства советской стороне не представлялось возможным. В СССР время от времени приезжали государствен ные и общественные деятели Запада, которые добивались встреч с представителями единственной еврейской организации, старавшейся по мере возможности содействовать им в ознакомлении с жизнью и работой советских евреев. Позднее подобная деятельность также была квалифицирована как подрывная и шпионская.

     Всякие подозрения в нелояльности в обстановке репрессивного сталинского режима неизбежно развязывали руки органам государственной безопасности, которые широко используя ложь и провокации, искусственно создавали причудливые схемы антигосударственных заговоров. В данном случае, выполняя своеобразный политический заказ и демонстрируя свою востребованность, чины "ударного отряда партии" во главе с вновь назначенным министром госбезопасности СССР Абакумовым не упускали случая отличиться в очередной раз. Уже в конце 1946 года началась фабрикация дела о "заговоре" в окружении вождя по линии его родственников, их друзей и знакомых-евреев. После арестов, проведенных в конце 1947 - начале 1948 года и соответствующей "обработки" арестованных в застенках МГБ, следователи смогли предъявить руководству страны выбитые "признания" о наличии сионистско-шпионского заговора, непосредственно связанного с ЕАК и его руководителем Михоэлсом и ведущего свою подрывную деятельность в интересах США. При этом заговорщики пытались якобы через родственников покойной жены Сталина Н.С. Аллилуевой, а также используя окружение Г.И. Морозова, тогдашнего мужа его дочери Светланы, еврея по происхождению, проникнуть в ближайшее окружение вождя и по заданию западных спецслужб занимались сбором материалов о его семейной жизни.

     Подобная информация трансформировалась в сознании вождя в сигнал чрезвычайной опасности. Поэтому в январе 1948 года Сталин отдал указание физически уничтожить Михоэлса, представив его гибель как несчастный случай. О том, почему в данном случае было решено действовать тем, а не иным способом, могут быть высказаны самые различные суждения. Вероятно, вождь опасался, что подробности его семейной жизни станут известны в процессе следствия определенному кругу лиц, пусть и особо доверенному, однако, недостаточно для подобных вопросов ограниченному. Либо, учитывая авторитет и общественный вес Михоэлса как внутри страны, так и, особенно, за рубежом, он опасался отрицательных политический последствий его ареста. А может быть, возникли предположения, что пав жертвой судебной либо внесудебной расправы, великий артист навсегда останется в сознании людей мучеником, пострадавшем за свой народ. Выполняя указание вождя, Абакумов направил в Минск оперативную группу под руководством заместителя министра госбезопасности СССР С.И. Огольцова, которая действовала совместно с местными чекистами, которыми руководил министр госбезопасности Белорусской ССР Л.Ф. Цанава. Гибель Михоэлса по согласованию со Сталиным была представлена как результат случайного наезда грузовой автомашины поздним вечером на малолюдной улице.

     Расправившись с Михоэлсом, который представлялся Сталину не только "буржуазным националистом", но и личным врагом, угрожавшим его безопасности, вождь не пошел на ликвидацию ЕАК. Дело в том, что в 1947 и 1948 годах СССР поддерживал создание независимого еврейского государства на Ближнем Востоке, противодействуя таким образом англичанам и американцам, которые связывали в то время свою политику в этом регионе с интересами арабов. Когда 14 мая 1948 года было официально провозглашено создание Государства Израиль, Советский Союз не только официально признал его, но и через Чехословакию, в обход международного эмбарго, организовал массовую поставку оружия и боеприпасов молодому государству, в одиночестве отражавшему агрессию своих арабских соседей. Однако, возрастающее усиление еврейской активности внутри страны, о которой упоминалось выше, а также неопределенность в отношениях с Израилем, где становилось все более ощутимым политическое и экономическое влияние США, показали всю призрачность надежд советского руководства на благоприятное для его интересов развитие событий.

    В этой обстановке кремлевское руководство посчитало необходимым радикально пресечь всякую деятельность любых еврейских национальных организаций и приступить к тотальной национальной ассимиляции еврейского народа. Советские евреи должны были забыть во имя определенным образом толкуемых интересов государства о своей культуре и полностью расстаться со своей самобытностью. Денационализация, проводимая в русле утверждения интернационалистских коммунистических идеалов и традиционной для советской власти антирелигиозной политики, направленной на борьбу с иудаизмом, сменились насильственной ассимиляцией, сопровождающейся закрытием всех без исключения еврейских национальных учреждений. Более того, даже по отношению к полностью ассимилированным евреям, которые не знали своего языка, культуры и религии и являлись представителями русской, украинской либо какой-то иной культуры народов СССР, проживая в этом окружении уже ни в первом поколении, начала проводиться линия на жесткое социальное ограничение. Синдром подозрительности, боязнь проникновения "враждебного влияния" и обвинения в "антисоветской деятельности", столь характерные для диктаторского режима по отношению к определенным группам населения, сработали в полной мере.

     Практическим шагом в этом направлении стало постановление Политбюро ЦК ВКП(б) от 20 ноября 1948 года о роспуске ЕАК. Одновременно была закрыта газета "Эйникайт" и издательство литературы на еврейском языке "Дер эмес", функционирующие при комитете. Все документы и архивы этих учреждений были изъяты МГБ, превратившись в вещественные доказательства в возбужденном следственном деле. Уже 3 января 1949 года ЦК ВКП(б) разослало по партийным комитетам на местах закрытое письмо, где разъяснялись причины роспуска ЕАК и указывалось на то, что данная организация превратилась в подрывной антисоветский центр, который, ориентируясь на США, проводил работу против СССР. Можно считать, что указанный документ и явился сигналом к началу невиданной еще антисемитской компании. Преследованиям и арестам подверглись не только члены руководства ЕАК, но и широкий круг деятелей еврейской культуры, а также многие представители творческой, научной и технической интеллигенции, евреи по происхождению.

     Всего по делу ЕАК и связанным с ним делах было осуждено до 140 человек, из них 23 человека расстреляны. В 1952 году в Москве состоялся "главный процесс" над руководящими деятелями ЕАК, в результате которого Военная коллегия Верховного суда СССР присудила к высшей мере наказания С.А.Лозовского, актера В.Л. Зускина, партийного и профсоюзного деятеля И.С. Юзефовича, врача Б.А. Шимелиовича, литераторов И.С. Фефера, Д.Р. Бергельсона, П.Д. Маркиша, Л.М. Квитко, Д.Н. Гофштейна, а также рядовых членов ЕАК журналистов Э.И. Теумин, И.С. Ватенберг, Ч.С. Ватенберг-Островскую и Л.Я. Тальми. Академик Л.С. Штерн после трех лет пребывания в следственной тюрьме была отправлена в ссылку, а заместитель министра госконтроля РСФСР С.Л. Брегман умер в тюрьме в ходе процесса.

     Одновременно с тайными событиями вокруг ЕАК происходила публичная экзекуция, "безродных космополитов". Известно, что сразу после окончания войны, в 1946 году, началась широкая компания по "закручиванию гаек" в духовной сфере. В обстановке наметившегося мирового противостояния враждебных друг другу политических сил и разворачивающейся холодной войны советское руководство посчитало необходимым максимально усилить идеологическую обработку населения и устроило "промывку мозгов" творческой интеллигенции, влияющей на создание соответствующего общественного климата. Последовал ряд крупномасштабных идеологических акций, направленных против "аполитичности" и "безыдейности" художественной литературы, против влияния "современной упаднической буржуазной музыки" на развитие советской музыкальной культуры, усиление партийного контроля за репертуарной политикой театров и содержанием кинофильмов. Тогда же в качестве идеологического и политического обвинения стало использоваться понятие "низкопоклонство перед Западом", предъявляемое тем, кто признавал западные научно-технические и культурные достижения, стремился к контактам с западной наукой и культурой. Целью всей этой компании была изоляция советской науки и культуры от остального мира, возрождение в стране обстановки "осажденной крепости", без чего, по мнению Сталина, не представлялось возможным одержать победу в противостоянии с капиталистическим окружением.

    Роль "общественных трибуналов", рассматривающих "антипатриотические, антигосударственные и антиобщественные поступки и действия", исполняли суды чести, организуемые при центральных ведомствах и призванные оказывать "политическое воздействие" на руководящих работников, крупных ученых и деятелей культуры. В более ординарных случаях общественному поношению заподозренные в "низкопоклонстве перед Западом" подвергались на собраниях и в печати. Такие обвинения влекли за собой административные гонения, запеты на профессию, а в некоторых случаях даже репрессии. Чтобы как следует запугать людей и преподать им возможно более поучительный урок, обвинения в низкопоклонстве обрушивались на весьма заслуженных и уважаемых людей. Так например, данного обвинения и суда чести не избежал известный ученый-полярник, геофизик, будущий академик, Герой Советского Союза Е.К.Федоров, который в 1947 году был снят с поста начальника Главного управления гидрометслужбы СССР.

     Наиболее уязвимыми для обвинений в связях с западной культурой и наукой оказались евреи, которые в сознании организаторов политических компаний объединялись общим национальным происхождением с мировым еврейством, выдвинувшим из своей среды выдающихся представителей в самых разных сферах человеческой деятельности. Многие представители интеллигенции еврейского происхождения и сами, еще до революции, получили образование в западных университетах, что почти автоматически делало их в глазах идеологических надзирателей апологетами Запада. Кроме того, сама актуальность "политического заказа" на социальное ограничение евреев делала их как бы естественной мишенью для самых надуманных обвинений. Знаменательно, что как раз в ноябре - декабре 1948 года, сразу после роспуска ЕАК, во время арестов его руководящих деятелей и начала широкомасштабных антиеврейских акций, развернулась известная компания против театральных критиков-космополитов. В январе 1949 года газета "Правда" разразилась соответствующей директивной статьей, давшей начало пропагандисткой компании против "антипатриотических сил" в стране.

    Имена А.С. Гурвича, И.И. Юзовского, А.М. Борщаговского, Я.Л. Варшавского, Л.А. Малюгина, Г.Н. Бояджиева, Е.М. Холодова, о которых знали лишь специалисты да любители-театралы, стали известны всей стране. Выступление "Правды" подхватили средства массовой информации, к данному списку прибавлялись другие имена, причем не только театральных критиков, но и деятелей иных сфер культуры, чаще всего евреев по происхождению. Логика травли привела к выявлению "безродных космополитов" среди писателей, литературоведов, философов, историков, деятелей искусства, журналистов, ученых. Среди подвергнутых "гражданской казни" были такие известные деятели культуры как литературоведы М.К. Азадовский, Б.А. Бялик, Г.А. Гуковский, В.М. Жирмунский, В.Я. Кирпотин, И.М. Нусинов, А.И. Старцев, историки М.А. Гуковский, Р.Ю. Виппер, Л.А. Зубок, Е.А. Косминский, И.И. Минц, Н.Л. Рубинштейн, Е.В. Тарле, философы Б.М. Кедров и М.М. Розенталь, философ и психолог С.Л. Рубинштейн, правоведы И.П. Трайнин, М.А. Аржанов, М.С. Строгович, А.Н. Трайнин, поэт П.Г. Антокольский, музыковеды Д.В. Житомирский и И.Ф. Бэлза, журналист Б.Р. Изаков, фотокорреспондент Е.А. Халдей, кинорежиссеры Л.З. Трауберг и Г.М. Козинцев, киносценарист Е.И. Габрилович и многие другие. Даже преданный и всегда готовый к выполнению любого партийного заказа небезызвестный журналист Д.И. Заславский не избежал тогда гонений. Но с ним обошлись довольно мягко - не выгнали из редакции газеты "Правда", а лишь отстранили от должности руководителя кафедры журналистики Высшей партийной школы при ЦК ВКП(б).

     Не все из объявленных "безродными космополитами" были евреи, но в соответствии с позднейшими исследованиями они составляли более 70 проц. общего количества упомянутых в этой связи в периодической печати. Поэтому безусловное и бросающееся в глаза их преобладание среди космополитов, а также сопутствующие обвинениям прозрачные намеки не оставляли сомнений в целях и задачах, которые были поставлены перед организаторами травли. Однако, к апрелю 1949 года бушевавшая несколько месяцев компания была свернута, так как дальнейшая эскалация борьбы с космополитизмом в подобных формах могла привести к постепенной легализации антисемитизма, а это, как уже отмечалось, не входило в планы сталинского руководства.

     Борьба с "низкопоклонством перед Западом", как и яростные нападки на "безродных антисемитов" с сопровождающими их преследованиями и увольнениями неугодных, прокатившиеся по всей стране и время от времени дававшие определенные рецидивы, успешно, по мнению властей, выполняли поставленные задачи. Помимо изоляции страны от "тлетворного влияния Запада", они способствовали укреплению идеологических позиций советского режима, который, успешно использовав в предвоенные годы и, особенно, в годы войны традиции русского патриотизма, дополнил ее почвеннической, антизападной риторикой. При этом под видом борьбы с чуждыми социализму идеологическими и политическими явлениями выполнялись задачи социального сдерживания евреев, происходило массовое преследование интеллигенции еврейского происхождения не только в культурно-идеологической сфере, но и во всех областях точных и естественных науки, а также в партийно-государственных органах и на предприятиях народного хозяйства.

    В первую очередь осуществлялось интенсивное удаление евреев с постов директоров заводов, НИИ и ОКБ и других руководящих постов в оборонных отраслях промышленности. Необходимо иметь в виду, что преследования, обрушившиеся на евреев, активизировали массовое доносительство желающих поживиться за счет занятия освобождавшихся престижных и высокооплачиваемых должностей. В вышестоящие организации, партийные органы и органы МГБ поступало множество писем, в том числе анонимных, содержащих разного рода "разоблачения" подрывной деятельности, клевету и дезинформацию. Указанные "сигналы", как правило, инициировали новые гонения и репрессии.

     Положение евреев в высших эшелонах власти к концу сталинской эпохи характеризует состав ЦК и ЦРК КПСС, избранный в октябре 1952 на XIX съезде КПСС в количестве 272 человек. В этих высших партийных органах мы находим имена только шести евреев - членов ЦК Л.М. Кагановича (заместитель председателя Совмина СССР), Б.Л. Ванникова (начальник Первого главного управления Совмина СССР), Л.З. Мехлиса (бывший министр госконтроля СССР), М.Б. Митина (философ, шеф-редактор газеты "За прочный мир, за народную демократию!"), а также кандидатов в члены ЦК Б.Д. Двинского (бывший министр заготовок СССР) и Д.Я. Райзера (министр строительства предприятий тяжелой индустрии СССР). При этом звезда Мехлиса, верного сталинского оруженосца, закатилась еще в 1942 году, после поражения советских войск под Керчью, где он являлся представителем Ставки. Мехлис потерял тогда пост начальника Главного политуправления РККА и ему уже не поручались ответственные государственные задания. Только благодаря многолетней близости к вождю, Мехлису удалось до 1950 года продолжать занимать пост министра. В незавидном положении пребывали к тому времени и Двинский, с 1950 работавший в аппарате Совмина СССР посл е смещения с поста министра, и академик Митин, лишенный в 1944 году важнейшего в идеологической иерархии поста директора Института Маркса-Энегльса-Ленина при ЦК ВКП(б) и отправленный в 1950 году в Бухарест шеф-редактором газеты "З

Прочтено: 3541      

ОтличноОчень хорошоХорошоНормальноПлохо