Loading

Павел Полян

Альтман И. Жертвы ненависти. Холокост в СССР, 1941-1945 гг. М.: Фонд "Ковчег". - 2002. - 543 с. - (Сер.: Анатомия Холокоста).

 

     За последние десятилетия исследование Холокоста - еврейского этноцида - стало одним из ведущих направлений мировой исторической науки. Тысячи статей, сотни монографий, десятки специализированных научных и научно-мемориальных центров, среди которых общепризнанно ведущими являются "Яд Вашем" в Иерусалиме и Мемориальный музей Холокоста в Вашингтоне. Однако в самом мировом движении по изучению Холокоста сложилось поразительное само по себе несоответствие: территория бывшего СССР, где было убито около половины всех жертв, занимала в нем на удивление скромное место, причем не только в исследовательских результатах, но и в исследовательском внимании.
При этом если западных историков еще можно было упрекнуть во фрагментарности и поверхностности, то историкам советским попенять было совершенно не за что: до 1990 года в СССР не появилось хотя бы одной статьи! Простые, казалось бы, объяснения всему этому - "железный занавес", Холодная война, табуизирование темы в СССР, незнание русского языка западными исследователями или недоступность для них (а точнее для всех) советских архивов - необходимо дополнить еще одним фактором: географическим происхождением тех европейских евреев, что находились под гитлеровским сапогом и все-таки пережили Холокост. То были, в основном, немецкие, западноевропейские, польские и румынские евреи. Именно они сформировали основной корпус мемуарных источников о Холокосте, из их среды выкристаллизовывался и круг еврейских историков, писавших тогда о Холокосте. Выходцев из СССР среди них практически не было, отчего незримая граница между исследованным и неисследованным проходила все по той же линии Керзона, что отделяла до сентября 1939 года Польшу от СССР.

     Новейшие западные авторы (М.Дин, Р.Ионид, К.Герлах, Д.Поль, Х.-Х.Нольте и др.) ориентировались на другие пласты архивных источников, их это уже не смущало. Однако их интерес к тому, что происходило с евреями на оккупированных территориях СССР, определился сравнительно недавно, в 1990-е годы, тогда же аналогичный интерес пробудился и окреп и на просторах бывшего СССР.
Этот исследовательский перекос выправляется с выходом книги Ильи Альтмана "Жертвы ненависти. Холокост в СССР. 1941-1945 гг.", выпущенной при поддержке фонда "Ковчег", Российского Еврейского Конгресса и группы частных лиц из Москвы - А.В.Ерохина, А.Б.Зильбермана, Р.М.Флейшера, В.Е.Шрейнер и семьи Беккер. Сам автор не нуждается в дополнительных рекомендациях. Уже на протяжении многих лет он признанный лидер московского научно-просветительского центра "Холокост" и ведущий российский историк Холокоста. В рецензируемой книге он успешно сочетает свои собственные наработки, особенно связанные с Холокостом на территории РСФСР, с обобщением и систематизацией того, что сделали его коллеги.

     Структурно книга состоит из введения и пяти неравновеликих глав. Во введении характеризуется историография и источниковедческая база вопроса, и, прежде всего (в чем ее особенная ценность) - русскоязычная. Первая глава посвящена бесчеловечному режиму, установленному нацистами на оккупированной территории СССР и их политике по отношению к евреям. Вторая - проблематике гетто, взятой во всей целокупности: их организации, классификации, описанию особенностей гетто в различных регионах, юденратам, принудительному труду, ликвидации гетто. Третья - Холокосту как единому процессу: его замыслу, ходу и итогам (при этом он выделил как бы три региона - Прибалтику и Белоруссию, Россию и Крым и Украину и Молдавию). Четвертая глава посвящена еврейскому сопротивлению, как невооруженному, так и вооруженному, включая партизанское движение. И, наконец, пятая глава посвящена проблеме "Общество и Холокост". Она последовательно охватывает концентрические круги отношения к проблеме истребления евреев наверху, в Кремле, в советском обществе и, наконец, в широких кругах населения.

     Очерк оккупационной политики Германии, данный в первой главе, не ограничивается Холокостом, но как бы подводит к нему: он охватывает репрессии против мирного населения в целом, ограничения прав и свобод, уничтожение цыган и советских военнопленных (жаль, что проблематике угона мирного населения уделено так мало внимания и места - всего один абзац: это была грандиозная операция, и среди миллионов угнанных были сотни, а может быть и тысячи евреев, скрывших свою национальную идентичность и спасшихся таким образом в самом логове своего заклятого врага - в Германии). При этом центральное место в главе занимает характеристика антисемитской пропаганды и, в частности, в периодической печати на оккупированной территории, а также вопросы социально-правового статуса евреев. Распространив свой анализ не только на "легальную" немецкую печать, но и на "нелегальные" издания украинских, литовских и польских националистов, Альтман выявил в общей сложности около 6000 антисемитских публикаций, чаще всего именных, авторских. Интересно то наблюдение, что накануне оставления немцами той или иной территории отмечался заметный всплеск антисемитской пропаганды (как, впрочем, и ускорение ликвидации евреев, если они еще не были уничтожены).

     Распространение на оккупированные территории "Нюрнбергских законов" выводило евреев за рамки какого бы то ни было правового поля. При этом даже нюансировка этих законов игнорировалась, и в результате различные полукровки и "мешанцы" де факто приравнивались к собственно евреям, а с ними и не-еврейские супруги еврейских супругов (со всеми вытекающими отсюда последствиями). Все потенциальные евреи подлежали обособленной регистрации, идентификации и маркировке с помощью удостоверений ("аусвайсов") и различных нашивок, латок и повязок (поражает редкостное разнообразие форм и цветов этих атрибутов). "Если основными целями регистрации "арийского" населения являлось выяснение вопроса о необходимости продовольственного снабжения и установления трудоспособных, то учет евреев носил откровенно карательный характер" (с.59). Она прямо служила целям предварительной селекции, то есть являлась фундаментальной предпосылкой, а точнее - фазой уничтожения евреев. Наряду с функцией обособления от "арийцев", существовала еще и внутренняя селекция: так, в Слониме удостоверениями различного цвета "полезные евреи" (сотрудники и служащие юденрата, полицейские, ремесленники и врачи) отличались и от "менее полезных" (все прочие трудоспособные), и от "бесполезных" (старики, больные, нетрудоспособные, интеллигенты). Следующей фазой были ограничение евреев в свободе передвижения и их изоляция, то есть принудительное переселение и сосредоточение в гетто, неизбежно сопровождавшиеся контрибуциями и другими формами грабежа их имущества. Плотность проживания и санитарные условия в гетто были ужасающими, питание, по сравнению с "арийцами", полагалось в половинном размере. Для евреев было создано и особое трудовое законодательство: если из остальных местных жителей обязательной трудовой повинности подлежали трудоспособные в возрасте от 18 до 50 лет, то среди евреев - от 16 (а иногда и от 14 или 12 лет) до 55 или 60 лет, причем им присваивался самый низкооплачиваемый тариф. Евреи привлекались к самым тяжелым, а нередко и к бесцельным, откровенно издевательским работам, таким, например, как чистка отхожих мест руками. Религиозная еврейская обрядность преследовалась, судебной защиты никакой не было, браки и половые контакты с "арийцами" категорически запрещались (а с лета 1942 года вводился запрет на деторождение). Школы для уже родившихся и еще не убитых еврейских детей не разрешались (евреев-детдомовцев или переселяли в гетто или, если гетто поблизости не было, расстреливали). Условия существования евреев были непосильным, а бесправие абсолютным, и И.Альтман совершенно прав, когда предлагает рассматривать Холокост на территории бывшего СССР как комплексное явление, вобравшие в себя, кроме геноцида (убийства) евреев, их бесчеловечный "статус" при жизни.

     Вторая глава посвящена проблематике гетто как основной формы и среды жизни (все-таки жизни!) евреев - их основанию, юденратам, повседневной жизни, организации принудительного труда и ликвидации. И.Альтман уделяет большое внимание терминологии и типологии гетто, различая "открытые", "закрытые" (то есть огороженные по периметру) и "транзитные" гетто, "рабочие" и "концентрационные" лагеря. Все эти вопросы, очевидно, еще будут не раз обсуждаться: ведь строгой и однозначной дефиниции гетто до сих пор не существует. К сожалению, автор не предлагает названия и тем временным - и последним! - пристанищам, куда евреев привозили из "открытых" гетто и где их содержали (иногда и по нескольку недель) непосредственно перед ликвидацией (в тексте впрочем, встречается, расплывчатое понятие "места временного содержания"). Возражение вызывает и не вполне критическое применение (например, на с.189-191) термина "концентрационный лагерь", самого по себе достаточно определенного.

     Гетто создавались отнюдь не в каждом населенном пункте, где проживали евреи, а лишь в городах, селах-райцентрах и местечках вблизи железных дорог. Помимо евреев, непосредственно проживавших в этих поселениях, в них сгоняли и жителей соответствующих сельских районов, но не всех, а только "полезных", то есть ремесленников с семьями (остальных к этому времени, как правило, уже не было в живых). Попадали в гетто и беженцы из западных районов, а в исключительных случаях - добавим от себя - и военнопленные.

     Феномен "транзитных" гетто сравнительно редок, они отмечены лишь в Западной Белоруссии (присоединенный к Рейху округ Белосток) и в румынской оккупационной зоне (например, Доманевка и Богдановка в Одесской области). После того, как 8 июля 1941 года Антонеску приказал очистить новоприсоединенные провинции "Бессарабия" и "Буковина" от советизированных евреев, последних стали концентрировать в крупных гетто (Кишинев, Черновцы, Рыбница и др.), но на сравнительно короткое время (до сентября-октября), после чего депортировали за Прут и Днестр, "приселяя" к прочим обитателям гетто в румынской оккупационной зоне. Обитателям же Черновицкого гетто повезло: большинство из них не только не было депортировано, но и дожило до освобождения.
За период с июля 1941 года по январь 1942 года из двух указанных провинций было депортировано в Транснистрию 125 тыс. чел., а всего в ней оказалось около 195 тыс. евреев, из которых подавляющее большинство составляли депортированные, в том числе 120 тыс. из Бессарабии и Одесской обл., 55 тыс. из Буковины, 20 тыс. местных евреев и бежавших из немецкой зоны оккупации, по сравнению с которой румынская зона казалась раем (с.81). Аналогичный случай произошел в 30-тысячном гетто г. Каменецк-Подольска, основанном 20 июля 1941 года и распущенном только в феврале 1943 года. К 14 тыс. местных евреев добавилось 11 тыс. евреев из Венгрии, точнее, тех, кто бежал в Венгрию из Чехословакии и Польши.

     Уникально Минское гетто, созданное 19 июля 1941 года, просуществовавшее 27 месяцев и по максимальной численности своего населения (около 80 тыс. чел.) уступавшее только Львовскому. Здесь были сконцентрированы не только минские евреи, но и беженцы из западных районов Белоруссии, а с ноября 1941 года - и 7 тыс. западноевропейских евреев из Германии, Австрии и Чехословакии, размещавшиеся в обособленном районе на территории гетто - так называемом "зондергетто" (здесь их, как правило, уничтожали; всего через Минское гетто прошло около 20 тыс. западноевропейских евреев). Впрочем, к августу 1942 году в Минском гетто оставалось всего 6500 обитателей, из них 2100 западноевропейских евреев. Как отмечает И.Альтман, в Белоруссии сильнее, чем где бы то ни было, проявилась тенденция к концентрации евреев в крупных и средних городах: в определенные гетто переселялись евреи не только из сельской местности, но и целые общины в несколько сот человек (при этом не только "полезные" специалисты, но и все остальные) из малых городов. В так называемый "еврейский город" (Judenstadt) в Пружанах было переселено около 6500 евреев из 14 городов, в том числе 4500 из Белостока. Весной 1942 года в район Новогрудка переселили порядка 5500 чел., а в гетто Глубокое были направлены евреи из 42 местечек, сел и деревень. Отметим, что часть евреев из округа Белосток была депортирована в лагеря уничтожения на территории Польши; в то же время часть польских евреев выселялась на восток, в Белоруссию, в район Бобруйска и Могилева, где для них были созданы транзитные лагеря. Чем руководствовались немцы, принимая то или иное решение, остается загадкой.

     Начиная с ноября 1941 года, евреи из Западной Европы направлялись, кроме Минска, также во Львов, Каунас и Ригу. В Риге для них было создано отдельное гетто (так называемое "второе гетто"), через которое прошло в общей сложности 25 тыс. евреев из других стран, в том числе и из нейтральных. Спустя два года, в ноябре 1943 года, уцелевших "рижских" иностранцев перевели в концлагерь Кайзервальд (Саласпилс) , а оттуда - в различные рабочие и трудовые команды, в том числе и на территории РСФСР. В отличие от других городов, Каунас никогда не предоставлял для западноевропейцев "услуг" своего гетто: их привозили в так называемый IX Форт исключительно и непосредственно для уничтожения.

     В общей сложности как минимум 822 гетто насчитал И.Альтман на оккупированной территории бывшего СССР. Подавляющее их большинство, особенно в оперативной зоне вермахта, быстро создавались и весьма недолго существовали (от нескольких дней до нескольких недель или месяцев), служа лишь нуждам заминки перед неминуемой смертью. Лишь 25 "закрытых" гетто в немецкой зоне оккупации просуществовали от 11 до 27 месяцев, но самыми "долгоиграющими" были гетто в румынской зоне оккупации. Можно сказать, что шансы евреев на выживание в зоне гражданского управления были гораздо выше, чем в оперативной зоне вермахта, причем выше всего они были на Буковине и в румынской оккупационной зоне, где уцелело и дождалось освобождения заметное большинство советских евреев, избежавших ликвидации.

     Третья глава книги И.Альтмана посвящена замыслу, ходу и итогам Холокоста в СССР. Рассказав о возникновении и эволюции самой идеи геноцида евреев и о его непосредственных немецких и румынских исполнителях, а также об их украинских, белорусских, русских и прибалтийских пособниках, он выдвигает следующую периодизацию Холокоста: а) 22 июня 1941 (нападение на СССР) - январь 1942 (Ваннзейская конференция); б) февраль 1942 - осень 1943 (ликвидация гетто и рабочих лагерей в немецких зонах оккупации) и в) зима 1943/1944 - осень 1944 (перевод уцелевших евреев в концлагеря и полное освобождение оккупированной территории СССР). На первом этапе ключевыми являются следующие две вехи: 2 июля 1941 года, когда Геринг поручил Гейдриху подготовить план решения еврейского вопроса, и конец лета - начало осени 1941 года, когда истребление женщин и детей становится повсеместным; в то же время уничтожение евреев в румынской оккупационной зоне прекратилось. На втором этапе решающим стало второе полугодие 1942 года, когда евреи были полностью ликвидированы на территории РСФСР и по большей части - на территории Украины и Белоруссии. На третьем этапе особое значение имеет весна 1944 года, принесшая освобождение десяткам тысяч евреев в Транснистрии.
Эти этапы автор использует при региональной характеристике Холокоста, анализируя его хронологию, "технологию", статистику и другие аспекты. Согласно итоговым оценкам, приведенным в книге (табл. 8 на с.303), всего на оккупированной территории бывшего СССР было уничтожено от 2805 до 2838 тыс. евреев (без учета военнопленных). Почти половина из них (1430 тыс.) погибла на Украине, далее следуют Белоруссия - 810 тыс., Литва - 215-220 тыс., Россия (с Крымом) - 144-170 тыс., Молдавия - 130 тыс., Латвия - 75-77 тыс. и, наконец, Эстония -1 тыс. чел.

     В этой статистике не учтены расстрелянные евреи-военнопленные - единственная составляющая Холокоста, которая рассмотрена в книге экстерриториально и относительно которой автор, вопреки своему хорошему обыкновению, даже не попытался самостоятельно оценить и, где можно, откорректировать имеющиеся данные. И дело тут как нам представляется, не только в скудости самих данных, но и в определенной принципиальной недооценке этого компонента геноцида. Селекция и экзекуция советских военнопленных началась буквально в первые же дни войны, то есть одновременно с убийствами мирных евреев в Галиции и Литве, но если погромы, скажем, в Паланге, Кретинге, Львове или Белостоке были, отчасти, инициативой и делом рук местных националистов, то первыми палачами советских военнопленных-евреев была уже непосредственно немецкая армия (СД подключилась к этому процессу позднее). Тем самым селекцию и казни военнопленных правомерно квалифицировать как непосредственное начало Холокоста на советской земле как системы. И уже в силу этого одного в такой суммирующей монографии, как рецензируемая, военнопленные заслуживали бы определенно большего к себе внимания.

     Характеризуя еврейское сопротивление Холокосту, автор различает и описывает моральное и физическое, индивидуальное и групповое, невооруженное и вооруженное сопротивление. Несмотря на жестокость подавления восстаний, и вообще любых форм сопротивления или даже непослушания в гетто, именно сопротивление и, в особенности, участие в партизанском движении стало для многих евреев реальной возможностью не только мстить фашистам за их преступления, но и шансом на спасение своей жизни. Различные оценки числа евреев-партизан колеблются, согласно И.Альтману, от нескольких тысяч до нескольких десятков тысяч человек.
Очень сильна заключительная глава, посвященная рефлексии советского государства на нацистскую политику по отношению к евреям, вылившуюся в беспримерную по своим масштабам трагедию еврейских сограждан. Эта тема непосредственно соприкасается с проблематикой государственного советского антисемитизма, которую в последние годы успешно разрабатывает Г.В.Костырченко.

     После скоординированного нападения на Польшу в сентябре 1939 года немцы не препятствовали бегству евреев из оккупированной ими западной части страны на восток, в результате десятки тысяч уже в сентябре-октябре оказались на советской стороне. То невеселое обстоятельство, что 29 июня 1940 года 76 тыс. таких беженцев депортировали в Западную Сибирь (85 % из них были евреями), в сущности, спасло им жизнь. Но, начиная с ноября 1939 года, СССР практически перестал пускать аналогичных беженцев, хотя, в Кремле, заметим, были неплохо информированы о положении евреев в оккупированной Польше (другое дело, что в период любви и дружбы с Германии этой информации никакого ходу не было).
Гораздо менее известна - так и не состоявшаяся - "дружеская сделка" между будущими заклятыми противниками. В начале 1940 года берлинский и венский офисы Центрального управления по еврейской эмиграции, возглавлявшиеся, соответственно, Р.Гейдрихом и А.Эйхманом, обратились к советскому правительству с просьбой принять 350-400 тыс. еврейских беженцев из Рейха и около 1,8 млн. польских евреев в СССР, в частности, в Еврейскую автономную область (ЕАО) или на Западную Украину. СССР отказался, но с сугубо формальной мотивировкой: в советско-германском соглашении, видите ли, предусматривались обмены только немцами, украинцами, белорусами и русинами. Однако истинные мотивы лежали, как полагает И.Альтман, в другом - в колоссальных масштабах предложенной иммиграции и в патологической шпиономании сталинского режима.

     После 22 июня 1941 года советской стороне пришлось как-то реагировать на проявления Холокоста уже на своей земле. И уже 25 июня партийный босс Белоруссии П.К.Пономаренко отреагировал на них так: "Их объял животный страх перед Гитлером, а вместо борьбы - бегство". Приходится констатировать, что СССР-интернационалист палец о палец не ударил, чтобы хоть как-то уменьшить последствия немецкого национал-социализма для советских евреев. Хуже он того, он перекрыл правдивую информацию об этом: первое широкое оповещение населения - радиомитинг еврейской общественности - состоялось только 24 августа 1941 года, когда под оккупацией уже находились многие сотни тысяч евреев.
Будь евреи предупреждены - они бы энергичней эвакуировались или хотя бы бежали сами. Но как группа евреи не относились к числу контингентов, подлежащих первоочередной эвакуации (советские, партийные, военные и чекистские работники, квалифицированные рабочие и члены их семей). Тем не менее, среди почти 10 млн. эвакуированных к концу 1941 года доля евреев составляла более четверти! Это, конечно, необычайно много по сравнению с долей евреев в населении и - чрезвычайно мало по сравнению с их долей среди погибших на оккупированной территории мирных жителей! Информация об этих жертвах и об антисемитской специфике немецких преступлений почти не попадала в эфир и на газетные полосы, а в марте 1943 года - в официальном сообщении о зверствах в Ростове, помещенном в "Правде", - была впервые применена долгоиграющая форма этого замалчивания: вполне конкретные "евреи" были заменены абстрактными "мирными советскими гражданами" (или, если речь заходила об Освенциме или Майданеке, то видоизменялся и эвфуизм, - "мирными гражданами государств Европы").

     И.Альтман честно и документировано показывает тот бытовой антисемитизм, которым в годы войны с нацизмом был заражен и СССР: его проявления можно было встретить и в ЦК ВКП(б), и у творческой интеллигенции, и в партизанском движении, и у самого населения оккупированных территорий, особенно тех, что были аннексированы в 1939-1940 гг., но и у жителей глубокого тыла тоже (в наименьшей степени антисемитской была Красная Армия; политцензура темы Холокоста, как показал Л.Безыменский, начиналась только на уровне штаба фронта).
Автор убежден, что одним из решающих внутриполитических факторов того, что упоминания о Холокосте дозировались и подвергались цензуре, были сталинские тотальные депортации народов. Они подставляли СССР под аналогию с Третьим Рейха по признаку наказания за "коллективную вину". Да и справедливых упреков в том, что для спасения сограждан-евреев ничего специального не было предпринято, - тоже хотелось бы избежать. Но И.Альтман при этом не забывает указать и на качественную разницу между советским и гитлеровским антисемитизмом.

     Когда война закончилась, то запрету подверглись и сама память о Холокосте, ее увековечение. Сколь повсеместен был Холокост на оккупированных землях - можно не напоминать, но в одном лишь Минске после войны появился памятник, рассказывающий об этом и с надписью на идише. В Невеле приказали 6-конечную звезду на памятнике "обрезать" в 5-конечную. Наказуемой оказалась даже сама инициатива создания памятников евреям-жертвам нацизма: ученый-изобретатель В.Фундатор, один из создателей знаменитого танка Т-34, лишился работы из-за намерения установить памятный знак в белорусском местечке Червень, а семеро вознамерившихся создать памятник в Одессе получили по 8-10 лет лагерей за создание "антисоветской и националистической организации". В 1948 году был убит Михоэлс, и было окончательно отказано в издании "Черной книги", в 1949 - закрыли Еврейский музей в Вильнюсе. Призрак "космополитизма" соткался в Кремле и обволок всю страну, и оставшиеся в живых евреи пополнили собой позорный список жертв не одной, а двух диктатур.

     Книга И.Альтмана "Жертвы ненависти" венчает его многолетние труды. Она не только закрепляет его в качестве ведущего специалиста по Холокосту на постсоветском пространстве, но и выдвигает в ряд ведущих исследователей этой проблемы в целом. Он не только вводит в мировой научный оборот множество неизвестных или крайне мало известных фактов и источников, как, например, оккупационные газеты, но и приводит их в определенное соответствие и систему. Спокойно и последовательно он разбирает и советские идеологические мифологемы-подлоги, с которыми так не хотят расстаться и сегодняшние антисемиты-энтузиасты (лишив их прямой координации и поддержки, государство в то же время и не преследует их даже тогда, когда они попирают закон).
Вместе с тем она не лишена и недостатков. Так, на карте административного деления на оккупированной территории нет некоторых важных границ, в частности, румынской оккупационной зоны. Несколько больше стоило бы сказать и об отношении к еврейской проблеме еще одной оккупационной державы - Финляндии (тем более что в свете последних исследований ее репутация не так уж и "безупречна"). В такой солидной монографии, как рецензируемая, неожиданностью было натолкнуться на отсутствие сводной библиографии и персонального регистра.

     Есть и мелкие неточности: так (с.28), примыкающие к линии фронты оперативные зоны вермахта подчинялись, конечно же, не Верховному командованию вооруженных сил (ОКВ), а Верховному командованию сухопутных сил (ОКХ). Неточны и сведения об освобождении и отпуске из плена военнопленных, родом из оккупированных территорий, в конце 1941 года (с.39): такого рода акция действительно имела место, но началась она в конце августа 1941 года и в ноябре уже закончилась. На с.380 автор излишне доверился своему источнику в интерпретации инструкции НКВД от 10 апреля 1940 года: она была посвящена порядку не разрешения переселения в СССР, а проведению в СССР очередных депортаций (семьи ранее репрессированных польских граждан и военнопленных направлялись на 10 лет в Казахстан, беженцы - в северные районы, в спецпоселки при лесозаготовках, а проститутки - в Казахскую и Узбекскую ССР).

     Некоторые неточности, собственно говоря, и не неточности, а временное отражение текущего уровня изученности: так, обозначение ростовского юденрата "Еврейским комитетом старейшин" (с.274) хотя и редкое, но все же не единичное: и в Ворошиловске (Ставрополе) аналогичный орган назывался "Еврейским советом старейшин". Возможно, тут следует говорить об индивидуальной "стилистике" айнзатцгруппы "Д".
Дальнейшие исследования наверняка позволят отшлифовать и некоторые другие тезисы автора, в том числе и статистические выкладки (так, по нашим сведениям, число жертв Холокоста на Ставрополье существенно превышает приводимую им цифру). Но тем-то как раз и хороша книга Ильи Альтмана, что она полностью покрывает, но не закрывает тему и служит великолепной предпосылкой к ее развитию.

Прочтено: 3542      

ОтличноОчень хорошоХорошоНормальноПлохо