Loading

Черз что проходил человек попадавший в концлагерь. Без лишних слов и художественного налета. Все как было.

Борьба за выживание в концлагерях

ПУТЬ В ЛАГЕРЬ
    Уже по дороге в лагерь будущий заключенный получал представление о том, какие физические и душевные муки ожидают его там. Товарные вагоны, в которых люди ехали по направлению к таинственному месту назначения, намеренно делались похожими на концлагерь в уменьшенном масштабе.     

О конечной цели поездки людям никогда ничего не сообщали - это тоже делалось намеренно, чтобы усугубить у заключенных состояние неуверенности в себе и в своем будущем, создать душевное напряжение; целью фашистов было ослабить душевные силы людей и воспрепятствовать попыткам сопротивления с их стороны.
    Условия поездки были унизительны и бесчеловечны. Скученность в вагонах была ужасающей: в каждом из них перевозили от 40 до 120 человек, что намного превышало емкость вагона. Люди не имели возможности ни сесть, ни лечь. В вагоны почти не проникал свежий воздух - в каждом было всего два узких зарешеченных оконца. Летом в вагонах стояла невыносимая жара и духота, а зимой - страшный холод. Люди теснились возле узких окошек в надежде глотнуть хоть немного свежего воздуха. «Лучшие» места у окон отвоевывались силой.     

Санитарные условия в вагонах полностью отсутствовали, в них не было ни отхожего места, ни проточной воды. Посреди каждого вагона стоял большой бак, и люди вынуждены были отправлять свои естественные потребности на глазах у всех, публично, - мужчины и женщины, старые и молодые.
    В большинстве случаев запаса продовольствия в дорогу не выдавали. Люди страдали от голода и жажды. Такие условия переезда нередко стоили жизни: многие погибали в пути (главным образом старики, дети и больные). Как правило, не было возможности вынести трупы из вагонов, их оставляли возле родственников или складывали в углу. Это также угнетающе действовало на душевное состояние людей, служа зловещим предвестием их будущего.     

В пути иногда предпринимались попытки побега; некоторые из них бывали успешны, другие заканчивались ранением или смертью человека, пытавшегося спрыгнуть с поезда. Прыжку с поезда предшествовал мучительный этап, повторявшийся позднее в лагерях, - этап колебаний перед принятием решения о побеге, колебаний, связанных с необходимостью бросить на произвол судьбы родителей, братьев, сестер, детей и других дорогих и близких людей.

Документальные материалы.
ДОРОГА В ЛАГЕРЬ

    «Борьба женщин». Отрывки.     

Путь в лагерь, в неизвестном нам направлении, длившийся четыре дня и четыре ночи, стал для нас дорогой страданий, ведшей прямо в ад. Тем более, что нам не давали воды. Только теперь я поняла, что муки жажды действительно страшнее мук голода. Мучения жаждущего - это дьявольская пытка, это и есть те адские муки, под которыми люди обычно подразумевают ад. Все мы насквозь промокли, хоть у нас и не было воды. Воздух был нестерпимо влажен. Бак, стоявший посреди вагона и служащий для нечистот, был переполнен, и при каждом толчке вагона содержимое его выплескивалось нам на плечи и на головы.

ПРИБЫТИЕ В ЛАГЕРЬ
    Целью приема, оказываемого новоприбывшим в лагерь, было повергнуть людей в состояние страха, неуверенности и полной растерянности, парализовать их умственную деятельность. В новых условиях, в которые попадали вновь прибывшие заключенные, все им было незнакомо. Неизбежным результатом этого была потеря людьми ориентации. Выход из вагона, первые минуты после выхода, приготовления к селекции - весь этот процесс сопровождался с самого начала жестоким террором и устрашением людей с целью расстроить их рассудок, исключить для них любую возможность самостоятельно мыслить и предотвратить нежелательные для немцев действия со стороны заключенных. Для этого использовались резко выкрикиваемые приказы, лай собак, удары кнутом, причем все это делалось в ускоренном темпе, что, вместе взятое, доводило людей до состояния невменяемости.

Документальные материалы.
ПРИБЫТИЕ В ЛАГЕРЬ
    «Борьба женщин». Отрывки.     

Только открылись двери вагона и мы еще стояли, ослепленные ярким светом (внутри плотно запертых вагонов все это время было совершенно темно), как тут же послышались резкие окрики на немецком языке: «Прыгать!», «Бегом!», «Бегом, живее!», «Бегом!», «Вещи оставить!», «Оставить все!», «Быстро!» - и одновременно на наши спины и головы посыпался град палочных ударов. «У кого будет обнаружено золото, серебро или драгоценности, - будет пристрелен на месте!», «Бегом!»... а палки продолжали подниматься и опускаться. Позже мы узнали, что такова была система. Повторилось это и в Торуни. Запугать и ошарашить. При помощи криков, ударов кнутом, побоев - загонять людей до полного изнеможения. Особенно отличались при этом так называемые «блицмейдалах». Это были прирожденные садистки. По всей вероятности, они проходили специальные курсы и тренировку. Очень влиял на людей тот факт, что они оказывались в новом, совершенно незнакомом месте. А прием, который оказывали «мейдалах», был особенно «горяч». Это было своего рода «просвещение».
СЕЛЕКЦИЯ ПО ПРИБЫТИИ В ЛАГЕРЬ
    Процесс селекции, проходивший на перроне, вершил судьбы людей, обрекая одних на смерть, а другим даруя жизнь. Новоприбывший заключенный, как правило, не осознавал истинного значения селекции, хотя, быть может, были и такие, кто понимал ее смысл.     Новоприбывшим приказывали разделиться на две группы: в одной - женщины и дети, в другой - мужчины. Их выстраивали в шеренги по пять человек и подводили к группе немцев из четырех-пяти человек, среди которых был врач. Целью селекции было отобрать среди заключенных рабочm1;ю силу для немецких заводов и фабрик или для фабрик смерти в самих лагерях. Для этого время от времени назначалась новая квота, в зависимости от планов фашистов.     

Обычно из каждого эшелона для работы отбирали около десяти процентов заключенных, остальных немедленно отправляли на уничтожение в газовые камеры или на каторжные работы; когда же рабочая сила не была нужна, в газовые камеры отправлялся весь эшелон.
    По окончании селекции человек оставался, как правило, совершенно одиноким. На первых порах он еще не осознавал смысла происшедшего, и лишь постепенно до него доходили размеры постигшей его катастрофы.

Документальные материалы.
СЕЛЕКЦИЯ
    Бени Вирцберг. «Долина смерти» (отрывок)     Я продолжал держаться за руку отца. Нас оттеснили в противоположную сторону - вправо. В то время как я стоял с отцом в группе мужчин, около женской группы остановился огромный грузовик; всем женщинам раздали предметы для умывания - полотенца и мыло. Женщин посадили на грузовики. Грузовики тронулись и поехали, постепенно удаляясь, в сторону комплекса зданий, над которыми высились трубы. Громкоговоритель продолжал отдавать распоряжения и приказы: всем женщинам надлежит как следует вымыться, глубоко вдыхая испарения дезинфицирующих средств. После душа, сообщили громкоговорители, семьи вновь соединятся. Через двадцать минут после того, как отъехал грузовик с последней группой женщин, вверх взвились клубы густого черного дыма. В этот миг я окончательно перестал сомневаться в том, что слухи о существовании газовых камер и о крематориях, где сжигают людей, были правдой. Они были реальностью, такой же черной, как и дым, поднимавшийся ввысь. Все было кончено. Я представил себе, каковы были последние мгновения моей матери, и разрыдался. И снова в громкоговорителе прозвучало сообщение: мужчинам приготовиться к посадке на грузовики.     

Врач-эсэсовец бросил взгляд на детей и направился в нашу сторону. Другой офицер СС начал выводить из рядов кое-кого из детей. Комиссия постепенно приближалась ко мне. Второй офицер указал на меня, потом переговорил о чем-то с первым эсэсовцем, а затем вывел меня из ряда и попросил меня «про йти» с офицерами.
    Я обернулся назад и бросил взгляд на толпу мужчин, все еще стоявших на том же самом месте, подавленных, дрожащих от страха. Я искал взглядом лицо моего отца - и увидал его, сопротивляющегося и пытающегося броситься вслед за мной, в то время как солдат СС преграждал ему путь винтовкой со штыком. Я зарыдал, бросая отчаянные взгляды на обоих офицеров. Те стали подбадривать меня, обращаясь ко мне нежным отеческим тоном: «Не бойся, - говорили они, - тебе ничего плохого не сделают! Ты пойдешь в школу вместе с другими детьми, и там ты сможешь продолжать учиться». Пройдя еще несколько шагов, я смещался с группой, состоявшей примерно из семнадцати детей в возрасте 13-14 лет. Они тоже плакали, им также сказали, что здесь они пойдут в школу. Так мы стояли, неотрывно глядя в ту сторону, где остались наши родители, на противоположном конце участка. Огромные грузовики подъезжали теперь к ним. Еще несколько минут - и место то опустело. Только мы, дети, остались стоять на большом участке в полном одиночестве. Мне стало страшно. Я ясно понял, что через считанные секунды останусь сиротой. Знает ли мой отец, что его ждет?

Документальные материалы.
ВХОД В ЛАГЕРЬ
    «Борьба женщин». Отрывки.     

Заключенным, входящим рядами в лагерные ворота, приказывают раздеться даже при двадцатиградусном морозе. Затем, в соответствии с готовым поименным списком, вызываются заключенные отдельно, а комиссары - отдельно. Последних немедленно уводят в бункер и уничтожают. После них вызываются по именам евреи и солдаты вермахта. Эсэсовцы встречают их побоями и палочными ударами, забивая до крови. На этом этапе мы усваиваем, что в том месте, в котором мы оказались, цивилизация прекратила свое существование и началась эпоха беспощадного уничтожения. Мы понимаем теперь, что тюрьмы - это дома отдыха по сравнению с тем, что нас ожидает в этом доме смерти под названием Маутхаузен. После того как новые заключенные вошли в лагерь, их уводят в прачечную. Здесь у них отбирают одежду, обувь, деньги и все имеющиеся у них драгоценности. Затем наступает очередь душа, после чего с тела сбривают все волосы и проводят по нему щеткой с едкой дезинфицирующей жидкостью. Под конец бреют голову. Летом волосы с головы сбривали до самой кожи, а зимой удовлетворялись тем, что выбривали пробор шириной в три сантиметра, который начинался от лба и заканчивался на затылке и был прозван «дорожкой для вшей».

ЛИЧНОСТЬ ЧЕЛОВЕКА

Одним из способов сломить дух заключенного и разрушить его личную нравственную самозащиту было уничтожение его человеческой индивидуальности путем замены имени порядковым номером. Во всех лагерях заключенным присваивался номер, который различными способами обозначался спереди и сзади на арестантской одежде. Только в Освенциме и его отделениях номер татуировался на левой руке заключенного. Его необходимо было помнить, так как по номерам делалась перекличка, по ним заключенных вызывали из бараков и обращались к ним на работе.

Документальные материалы.
Наказания и селекция
    «Борьба женщин» (отрывки)     

В лагере наказание было само собой разумеющимся и естественным делом. Наказывали за любой поступок, который немцы считали проступком, вне зависимости от того, была ли провинность легкой или тяжелой. В большинстве случаев наказывали побоями, словно мы были непокорными псами, не поддающимися дрессировк 77;. Но хуже всего было то, что нас избивали за проступки, которых мы не совершали. Одним из тяжелейших грехов была менструация. Большинство из нас были молоды. Мы были здоровы и трудоспособны и, несмотря на голод и прочие лишения, мы ежемесячно страдали из-за этой проблемы. Разумеется, никаких гигиенических средств нам не выдавали. Но если, не дай бог, по дороге на работу или с работы, или же на перекличке, или в любой другой ситуации немец-командир или «блицмейдл» замечали наше состояние по пятну на ноге, - нас немедленно угощали побоями. Поскольку никаких средств гигиены у нас не было, то большинству из нас не удавалось избежать наказания за этот «грех», которого мы не совершали.

Только спустя несколько месяцев, в течение которых мы терпели эти мучения, мы были избавлены от наказания побоями. Немцы добавили в похлебку какое-то снадобье, и у всех женщин одновременно прекратилась менструация. Конечно, «радость» наша была пополам с печалью: с одной стороны, нас наконец-то перестали стегать, как беговых лошадей, и мы освободились от сопутствующих менструации неудобств, особенно при отсутствии каких бы то ни было гигиенических средств, а также избавились от болезненных ощущений и страданий при исполнении тяжелой работы, особенно донимавших нас в эти дни. С другой стороны, мы опасались за свое будущее. Это опасение носило психологический характер, тем более что оно было обоснованно. Каждая из нас уже представляла себе, что будет потом. Мы ведь продолжали надеяться, что выйдем отсюда живыми, что день освобождения, если и не близок, то все же когда-нибудь наступит. В этом отношении мы походили на ортодоксальных евреев, ежедневно ожидающих прихода мессии. Эта искра надежды тлела в душе каждой из нас, иначе, без сомнения, многие из нас покончили бы с собой. И потому мы опасались, что эти искусственные средства по прекращению менструации навсегда грозят нам бесплодием и что мы никогда уже не сможем рожать детей, взрастить новое поколение, никогда... Но ничто не помогло нашим гонителям и палачам: освободившись из лагерей и возвратившись к нормальной жизни, мы рожали детей, рожали много...

...

Это было одним из самых больших несчастий, случившихся с нами в этом проклятом месте, в котором происходило много такого, от чего волосы вставали дыбом (правда, не наши волосы - наши к тому времени уже стали собственностью вермахта и служили немецкой промышленности!). Немцы обвинили нас, со всей пресловутой немецкой серьезностью, в нанесении ущерба имуществу вермахта. Вот как это случилось. Было обнаружено, что кое-кто из женщин отрезает от подола своих длинных платьев полосы материи и мастерит себе из них лифчики и пояса. Немцы вдруг заметили, что платья не доходят до пола. Как же так? Ведь эти платья являются собственностью германской армии! Кто же осмеливается наносить вред ее имуществу? Немцы учредили военный трибунал и вынесли приговор. Нас немедленно выстроили на улице и заставили стоять по стойке смирно в течение одиннадцати часов. Лил проливной дождь. Мы промокли до мозга костей - если в наших костях оставался еще хоть какой-то мозг, - и уже считали, что настал наш конец. Вокруг, на стенах лагеря, на вышках и на дозорных постах, укрытые от дождя, стояли немцы с автоматами, нацеленными прямо на нас. И туг немцы приказали всем двенадцати женщинам, старшим по баракам, выйти вперед перед строем. Они стали перед нами, смертельно бледные, вода струилась по их телам. Немцы прочитали вынесенный приговор.

Мы стояли, качаясь, как камыш на ветру, исхлестываемые дождем. Стояли и плакали. Дождь размывал наши слезы, а ветер уносил их. Много недель после этого мы все еще ходили в мокрой одежде. Очевидно, мы были закалены условиями жизни, иначе совершенно непонятно, как это большинство из нас не погибло от воспаления легких и от туберкулеза.

Бени Вирцберг. «Долина смерти» (отрывок)

... Вдруг вновь послышались окрики эсэсовцев, на сей раз совсем близко от меня. Сердце мое остановилось. Я скорчился, как только мог, в темном углу, натянув что-то на себя. Вошли немцы. Первым делом они принялись тыкать штыками в кучи трупов. Как же я был рад в тот момент, что меня там не было! Но немцы стали шарить по углам, размахивая штыками во все стороны. Я приготовился умереть. И случилось чудо - они меня не заметили.

После того как они вышли, прошло еще немного времени, прежде чем я посмел выйти из своего убежища и вернуться в здание. В этот момент мне навстречу попался старший по блоку. Я был весь в поту, меня била дрожь. Я рассказал ему, что немцы рыскают по всему лагерю. Он посоветовал мне выйти и присоединить ся к выстроившимся на площадке арестантам, иначе кто-нибудь может на меня донести и меня повесят. Он пытался утешить меня, говоря, что у меня «еще есть шанс» вернуться на работу в больничном блоке и что он, со своей стороны, сделает все возможное, чтобы меня освободили. Я поблагодарил его со слезами на глазах и выбежал наружу. Евреи со всех соседних блоков уже стояли там, дрожа не то от страха, не то от холода. В эти мгновения я не мог знать, что случилось с моим отцом, который должен был находиться на тяжелой работе за пределами лагеря.

Может быть, он сумеет спастись? Но если он вернется и узнает, что меня нет, то тогда ему наверняка больше не выдержать. Пока я раздумывал обо всем этом, был отдан приказ повернуться направо и идти. Что они задумали, мы не знали. Окрики, издаваемые вооруженными палачами, равно как и их лица, не предвещали ничего хорошего. Но даже и в эти минуты мы продолжали надеяться, что еще не все потеряно. В конце концов, это «селекция»... а после селекции всегда какая-то часть оставалась в живых. С другой стороны, если я сбегу отсюда, то меня рано или поздно поймают неподалеку от лагеря, и тогда меня уж точно ничего не спасет.

Мы дошли до лагерной бани. Нас ввели внутрь. Внутри уже находилось несколько сот евреев-взрослых и несколько детей. Был отдан приказ раздеться. Мы разделись и стали, держа нашу арестантскую одежду в руках. Было очень тесно. Спереди у входной двери находился покрытый белой скатертью стол, а возле стола стояли несколько старших по блокам. Так мы простояли в ожидании около двух часов. Наконец вошел офицер СС низкого роста, высокий чин. Он спросил о чем-то старших по блокам и эсэсовцев, стоявших рядом, после чего уселся у стола. Повернув к нам свое лицо в очках, он пристально всматривался в обнаженные тела людей, стоявших перед ним. Снова перекинулся какими-то словами со старшими по блокам, и те двинулись по направлению к нам. Они начали выстраивать нас в ряд для входа в душевую. Но по дороге в душевую необходимо было миновать офицера СС, стоявшего у стола. Он тем временем надел белый халат и принялся распределять людей на две стороны - направо и налево. Большинство налево. Только немногим, из тех, у кого кости не так сильно выпирали из-под кожи, было ведено встать в правом углу. Рядом со столом я заметил какое-то устройство, через которое каждый из собранных здесь людей должен был пройти. Тот, кто не достигал верхней планки устройства, - то есть был слишком низок, - также отсылался налево. Было там еще одно приспособление, и всякий, кто был настолько худ, что мог через него пролезть, тоже отправлялся на левую сторону. Передо мной стояло еще около двадцати человек.

УСЛОВИЯ ЖИЗНИ

Документальные материалы.

«Борьба женщин» (отрывок)

Спали мы на попу. около 90 женщин в одной комнате. Поп был из досок, каждой из нас было выделено по две доски. Расчет был сделан совершенно точно. Невозможно было лежать на спине или на животе, только на боку, причем все лежали на одном и том же боку. Если кто-нибудь из нас хотел перевернуться на другой бок, все остальные также должны были перевернуться, как в игре в домино. Разумеется, во время сна не раз случалось, что одна из нас толкала свою соседку и занимала часть отведенных ей досок, а та, в свою очередь, толкала лежавшую с ней рядом и так далее. И тогда посреди ночи вдруг начинались брань и крики, из-за которых не удавалось уснуть и отдых становился невозможен. Перебранки эти повторялись каждую ночь.

Тадеуш Штабхольц. «Семь кругов ада» (отрывок)

Несколько блоков, огражденных колючей проволокой. Это карантинные блоки. Мы приближаемся к ним. Нас поджидает блокфюрер с группой своих помощников. Мы ждем длинной проповеди, но здесь, в Освенциме, кажется, приняты иные правила. Бпокфюрер наказывает нам всего лишь вести себя хорошо, не кричать, не сорить и, упаси бог, ничего не красть. Он приказывает нам войти. Я замечаю, что на одежде у блокфюрера нашит знак еврея. Один из штубединстов тоже еврей. Меня это вовсе не радует. Находясь в Майданеке, я уже усвоил, что верить никому нельзя и что человек человеку волк.

В блоке темно и мрачно, в воздухе стоит запах плесени. После яркого дневного света нам приходится напрягать зрение. чтобы различить, что там внутри. Мы замечаем, что блок разделен на четыре части, которые называются штубами: два штуба слева от входной двери и два справа от нее. Между штубами имеется проход, в котором стоит стол. скамьи и небольшая чугунная печка.

Один штуб составляет четверть блока. По обеим сторонам узкого прохода расположены нары в три яруса. Что это за нары! Что за постройка! Перпендикулярно к стенкам блока на равном расстоянии одна от другой выстроены перегородки, а между перегородками - доски. Ближайшие от пола нары представляют собой возвышение, сложенное из каменных плиток, и на нем жалкие матрацы из соломы. На второй и третий ярусы можно попасть только ползком, иного способа нет. На узком пространстве, способном вместить не более четырех человек, теснятся двенадцать. Мы стоим - я, Пинк и его отец - и смотрим, как штубединст распределяет по очереди места на лежанках. Я со страхом слежу за этим распределением и думаю о том, что будет, если нам попадутся места в первом или во втором ярусах. Но, на наше счастье, первый и второй ярусы уже полны. Мы будем спать наверху. Мы чувствуем себя счастливыми и хотим поскорее улечься, но это пока что только распределение мест. Теперь же мы должны выйти из блока и показать блокфюреру. каков уровень нашей выучки, приобретенной нами в Майданеке.

Учение выглядит неплохо. Люди с такой силой ударяют себя шапками по бедрам, что даже из новых штанов поднимается пыль. Блокфюрер доволен нами и уже готов отпустить нас обратно в блок, но его помощник против.

«Борьба женщин» (отрывок)

В первый день нашего прибытия в лагерь мы, подобно жалким уличным псам, были терзаемы сильнейшим чувством голода. Прибыли мы из гетто. Некоторым из нас уже приходилось голодать, но большинство не было знакомо с настоящим голодом и не имело понятия о том, какие муки он причиняет. Уже в первый день нашего пребывания в лагере нам стало ясно, что придется голодать, и сознание того, что нас ожидает, психологически усиливало чувство голода. Голод довел нас до того, что мы уже не в силах были справиться с грызущим чувством, разъедавшим наши внутренности. Это страшное чувство голода и порождало в нас тот главный ужас - ужас голодной смерти, который невозможно описать словами... Я, кажется, способна была тогда проглотить густую жижу из нечистот, проглотить мгновенно, не моргнув и глазом. Помню, однажды нам выдали жидкую похлебку белесоватого оттенка. Я могла бы поклясться, что она замешена на гипl9;е. И действительно, у похлебки был вкус гипса. И я ее съела. И съела бы еще больше, если бы мне только дали. Потому что, как я уже говорила, это был психологический голод, а также страх того, что «если мы пожалуемся, то что же станем есть?». Ведь нам было прекрасно известно, что ни завтра, ни после-завтра у нас не будет хлеба.

Экштейн. «Маутхаузен» (отрывок)

Маргарин приносили в барак в виде большого куска, который персонал разрезал на части здесь же, на месте. Персонал забирал себе все, что оставалось после дележа, а оставалось довольно много. То же самое они проделывали с куском сыра и с вареньем. А что касается такой драгоценной пищи, как мясо, сахар, картофель, то ее крали еще на кухне. Таким образом, заключенные получали те остатки еды, которыми брезговали привилегированные арестанты. Ясно, что командование лагеря было осведомлено о том, куда исчезает большинство продуктов, и оно могло бы, если б захотело, позаботиться о том, чтобы заключенные получали необходимый им для поддержания жизни паек. Но этот способ обкрадывания заключенных и присваивания их порции яв-лялся неотъемлемой частью лагерного режима, и в этом отношении командование лагеря Маутхаузен не составляло исключения.

Бени Вирцберг. «Долина смерти» (отрывок)

С коричневыми деревянными мисками в руках, выданными на м по прибытии в лагерь, мы выстроились в очередь перед блоком, из которого валил пар. Каждый получил около пол-литра порции жижи; тот, кто просил добавки, получал побои. Жидкость эта, или так называемый «суп», содержала странного вида зелень, похожую на листья или на траву. Арестанты рассказывали, что в похлебке этой не вываривают настоящие овощи, а бросают в нее гнилые листья и стебли от овощей. За неимением ложек мы вынуждены были выпить эту травяную смесь. Мы были голодны - с утра не имели и крошки во рту, -и похлебка была уничтожена мгновенно. Среди персонала, занятого в больнице, были и такие, кто получали сосиски и даже доставали алкогольные напитки. Нам объяснили, что существует особая связь между ними и служащими «приемки эшелонов», которые, как мы видели, слонялись по перрону и время от времени перебрасывали сюда пищевые продукты, отбираемые у новоприбывших. Теперь нам стало ясно, чем были заняты эти заключенные, вертевшиеся у железной дороги за спинами у эсэсовцев: они собирали добычу. Нечего было больше удивляться их упитанности и дородному виду.

Большинство заключенных в зале вытерли напоследок миски пальцами - авось ко дну пристало что-нибудь... Трапеза закончилась.

Экштейн. «Маутхаузен» (отрывки)

...В латринах (отхожих местах) собирались сотни заключенных. Очереди были длинные, и в этом обычно тихом месте поднимался шум от криков и вспыхивавших перебранок. Сильные толкались и прокладывали себе дорогу вперед, в то время как более слабые стояли, еле держась на ногах. На протяжении долгих часов больные сидели в ужасающем смраде по углам латрин в ожидании своей очереди. Поскольку в рабочие часы им не разрешалось ходить в уборную, то они запихивали в ректум бумагу или тряпье... Для облегчения страданий в ход пускались любые средства, какие только они были способны изобрести. «Богатые» сжигали хлеб, а «бедные» жгли морковь и оставшийся пепел жевали в течение всего дня. Такой способ «печения» лишь немного облегчал муки больных заключенных, и уровень смертности постоянно повышался. Тот, кто имел кое-какие «связи», умирал в больнице, а остальные умирали в бараках, в клинике, в очереди перед больницей, повсюду. Никто в бараках не хотел лежать рядом с больными, страдавшими поносом, и их прогоняли в угол-Агония длилась недолго. На этой стадии больные вовсе уже не владели членами собственного тела и словно порхали в пространстве... Смерть наступала обычно мгновенно - посреди разговора или за работой.

Мы работали по 12 часов в день. Капо, поставленные начальниками над группой заключенных, отличались особой жестокостью. Каждый вечер кто-нибудь из нас получал по 25 палочных ударов из-за «плохого отношения к работе». Пищевой паек тут был мал. Евреев среди нас было немного. Мыться нам почти не давали. Грязная одежда менялась на чистую только раз в два месяца. После того как фабрика сильно пострадала от воздушного налета, нас перевели на другое место работы - в Медлинг, расположенный в десяти-двенадцати километрах от лагеря. Когда кофе был выпит, мы шеренгами отправились на аппельплац (строевая площадка). Здесь уже были выстроены заключенные из других блоков, а новые все прибывали. День был холодный, погода сухая, и тишина нарушалась только шуршанием ботинок заключенных, маршировавших по снегу... Все было готово, но ничего не происходило, только капо бегали вокруг нас, запихивая время от времени обратно в ряд или награждая пинком кого-то из заключенных... Примерно через час прибыли эсэсовцы. Началась перекличка по «именам» - по нашим номерам (по-немецки). Каждый «номер» должен был немедленно, без заминки, ответить: «Яволь!» (Да!). Все стояли в напряжении, чтобы не пропустить своей очереди... Время от времени капо выдергивал из ряда какого-нибудь заключенного, недостаточно быстро выкрикнувшего свой номер, и, в качестве наказания, заставлял его бегать вокруг аппельплаца... До полного изнеможения... Вот уже начали падать первые снежинки... Все вокруг выглядели совершенно замерзшими. Кто-то не выдержал и упал. Никто не пытался ему помочь - любая помощь запрещена! До весны 1944 проводились по три переклички в день: утренняя, дневная и вечерняя. Позже дневная перекличка была отменена из соображений повышения эффективности рабочего дня.

В семь часов вечера, по завершении рабочего дня;, проводилась вечерняя перекличка. Поскольку эта перекличка осуществлялась в свободное от работы время, то закончить ее не спешили. Обычно она длилась около получаса, но иногда, в те дни, когда устраивались публичные казни или обнаруживался побег из лагеря, перекличка могла длиться часами.
САНИТАРНЫЕ УСЛОВИЯ

Жили заключенные концлагерей в деревянных или каменных одинаковых бараках, в каждый из которых помещали несколько сотен, а иногда и более тысячи человек. Спали на деревянных нарах, которые люди вынуждены были делить с другими заключенными (иногда на одних нарах помещали до одиннадцати человек). Нары ничем не накрывались - люди спали на голых досках, одеяла не выдавались. Ужасающая скученность на нарах лишала людей возможности поспать или отдохнуть, а больных - возможности выздороветь и набраться сил. Кроме того, это служило причиной для возникновения напряженных отношений между заключенными, лишало их какой бы то ни было личной жизни и вынуждало их приспосабливаться друг к другу даже тогда, когда это было по сути невозможно. В каждом бараке или постройке было по три яруса нар: верхний ярус считался самым лучшим, так как на нем человек мог хоть в какой-то мере уединиться и воздух там был чище, В переполненных бараках летом стояла невыносимая жара, а зимой было нестерпимо холодно: бараки не проветривались и не отапливались. Все «имущество» заключенного - кусок хлеба или какая-либо иная еда, которую он прятал на завтрашний день, - хранилось на этой «территории» - на том месте, которое принадлежало ему на нарах (называемом заключенными «фриц» или «бокс»). В большинстве бараков не было ни отхожих мест, ни каких-либо иных необходимых санитарных условий. Заключенные вынуждены были отправлять свои естественные потребности в особо отведенном для этого месте и только в определенное время. Эти антисанитарные условия становились причиной эпидемий, быстро распространявшихся по всему лагерю из-за недостаточного питания и грязи, - главным образом эпидемий тифа. Этому способствовало также отсутствие лекарств и действенной медицинской помощи.

Документальные материалы.

Больница

Экштейн. «Маутхаузен» (отрывок)

В нескольких бараках объявлен карантин. На некоторых отхожих местах появились плакаты: «Только для больных дизентерией». Этими двумя способами солдаты СС пытаются бороться с эпидемиями. Врачей нет, нет лекарств. Результат ужасающий. Ежедневно умирают сотни заключенных. Положение в карантинных бараках страшное. Все бараки переполнены. Больные остаются лежать на матрацах в том положении, в котором их уложили, когда внесли, и некому о них позаботиться. Они лежат так до тех пор, пока не испускают дух, после чего их трупы стягивают за ноги с матрацев и относят в душевую, а оттуда на повозке для мертвецов их отвозят в крематорий. На пустые матрацы, покрытые кровью и нечистотами, немедленно взваливают новых больных. Возле больных оставляют пищу, хотя они слишком слабы, чтобы есть. Еда эта не пропадает, так как многие с нетерпением ожидают того момента, когда ее можно будет украдкой стащить из карантинного барака. Я добровольно вызываюсь приносить в эти бараки из кухни ведра с едой. Это тяжелая работа, которую лишь немногие еще способны выполнять. Но иногда в ведрах остается довольно много еды, и можно наесться досыта.

Из больных, доставляемых в карантинные бараки, умирают 95 процентов. Я приготавливаю себе смесь из древесного угля, проглатываю ее и наблюдаю за тем, как протекает тут болезнь. Вечером в бараки прибывают здоровые люди, ни на что не жалующиеся, а утром у них уже температура и слабость. После этого у них начинается понос и вскоре они умирают.

...Больницу называли «лагерь мозельманов». Я попал туда после того, как меня порядочно избили н а работе и я совершенно обессилел. В больничном бараке больных забивали до смерти. Лекарств вовсе не было, и врач к нам не подходил. Из-за дефицита лекарств и нехватки еды больные умирали все поголовно...

Бени Вирцберг. «Долина смерти» (отрывок)

Позже я увидал доктора Менгеле, в тот момент, как он выходил из кабинета, в белом халате, в очках, аккуратно причесанный, со склянками в руках и в сопровождении троих ассистентов: офтштурмфюрера доктора Антерса, постоянно ответственного за больничный блок врача: оберштурмфюрера из «Люфтваффе», в сером мундире, которого звали доктор Шуман, тоже врача; и третьего - в гражданском, говорившего на ломаном немецком языке, о котором мне впоследствии стало известно, что он врач-поляк и зовут его Владислав Деринг. У всех поверх мундиров были надеты белые халаты, -следовательно, это не оберштурмфюреры, а просто гражданские врачи. Вся эта группа прошла в операционную. После этого я увидел, как в коридор стали приводить знакомых мне молодых евреев, в возрасте примерно от шестнадцати до девятнадцати лет. особенно красивых и физически развитых. Я узнаю среди них одного молодого человека, который однажды кинул мне одежду через окно прачечной. Всех их выстроили в ряд вдоль стенки коридора. Затем появился медбрат из персонала и велел им следовать за ним. Их одели в белые пижамы и ввели в больничный зал. Через некоторое время одного из них выкатили на носилках и увезли в операционную. Минут через двадцать носилки выкатили и вместо них в операционную вкатили другие. Криков не было слышно. Те, кого вывозили из операционной, были с головой накрыты простыней. Я зашел в больничный зал и пытался расспросить тех, кто был прооперирован, но тщетно. Они не в силах были вымолвить ни слова. Много времени спустя, когда они начали понемногу приходить в се;бя, выяснилось, что у всех имеется повязка ниже живота и выше полового члена. Теперь все стало ясно: каждому из них вырезали одно яичко, некоторым удалили оба.

Примо Леви. «Павшие и спасенные» (отрывок)

В качестве примера беспредельного насилия, в равной мере тупого и символичного, я хотел бы напомнить о том, как жестоко использовалось человеческое тело (не в единичных случаях, а систематически) в качестве вещи, ничейного предмета, с которым можно делать все, что вздумается. Много уже писалось о медицинских опытах, проводившихся в Дахау, в Освенциме, в Равенсбрюке и в других местах. Некоторые из виновных в этих опытах (не все они были врачами, но выдавали себя за врачей) понесли наказание (но не Йозеф Менгепе - главарь и худший из всех). Опыты эти были разными - начиная от испробования новых видов лекарств на заключенных, не имевших понятия о том. что с ними делают, и кончая бессмысленными пытками, совершенно ненужными с точки зрения науки, подобно тем опытам, которые проводились по наказу Гиммлера в Дахау для немецких воздушных сил: выбранные для опытов заключенные получали специальное питание, иногда чрезмерное, с тем чтобы привести их организм в нормальное состояние. Их заставляли находиться в ледяной воде в течение долгих часов или же запирали в комнату с пониженным давлением, имитируя условия разреженного воздуха, которые бывают на высоте двадцати тысяч метров (самолеты того времени никак не могли подняться на такую высоту!), - для того. чтобы установить, при какой температуре у человека закипает кровь. Установить это можно в любой лаборатории при минимальных затратах и без каких бы то ни было жертв или же с помощью обычных таблиц.

Штабхольц. «Семь кругов ада» (отрывок)

На следующий день вернули всех греков, которых за несколько дней до того забрали неизвестно куда. Они страшно подавлены и на все наши расспросы отвечают только: «Капут, греки капут». Блокфюреру очень любопытно узнать, что с ними сделали. Греки спускают штаны: на бедрах и на животе у них имеются знаки свинцово-синего оттенка. Их подвергли мощному рентгеновскому облучению.

Они очень слабы, их мучают сильные головные боли и непрекращающаяся рвота. Через несколько дней на местах облучения появляются нагноения. Греков забирают в больницу, откуда они больше не возвращаются.

УПРАВЛЯЮЩИЕ БЛОКОМ

Во главе блока стоял заключенный, которого назначали на эту должность немцы. Он назывался «старший по блоку» и обладал широкими полномочиями в отношении остальных заключенных блока, так что не будет преувеличением сказать, что он держал в своих руках жизнь и смерть каждого из своих подчиненных.

Старшими по блокам назначались как неевреи, так и евреи. Были здесь и другие должностные лица: клерк, регистратор, или личный секретарь, называвшийся «блокшрайбер», и уборщик блока - «штубединст». Иногда назначался также заместитель старшего по блоку. Должностные лица были выходцами из различных сословий: иногда это были профессиональные уголовники, которых вывозили из тюрем Германии специально для этой цели, так как немцы считали, что они, как никто другой, подходят для роли управляющих заключенными. В благодарность за полученную свободу преступники крайне жестоко обращались с беззащитными людьми, превратив свою должность в средство для достижения легкой наживы и комфортного существования. Должностные лица из числа заключенных жили в отдельных комнатках в передней части блока, получали вдоволь продуктов, освобождались от перекличек и от тяжелых работ. С остальными заключенными они имели право делать все, что угодно, - начиная с оскорблении, окриков, ругательств, лишения их пищи и кончая избиением кнутом и нанесением телесных повреждений, вплоть до убийства.

Должностные лица подчинялись старшим над ними: так, старший по блоку подчинялся управляющему блочным участком (блок-фюреру), регистратрор подчинялся главному регистратору (рапорт-фюреру). Они занимали свои посты иногда по несколько лет подряд. Только в крайних случаях их лишали должности - например в случае уличения их в мошенничестве в особо крупных размерах, но этого никогда не случалось по причине их отношения к заключенным.

В бараках женщин положение было такое же; исполнявшие различные должности женщины ничем не отличались от своих коллег-мужчин, а иногда даже превосходили их своей жестокостью. Известна надзирательница из лагеря Майданек по прозвищу «Кровожадная Бригитта» и другие. Заключенный, не выказавший абсолютного повиновения приказу, проявивший малейшее промедление при его выполнении или отказавшийся выполнить приказ, наказывался самым жестоким образом. Время от времени старший по блоку проводил неожиданные проверки - с тем, чтобы убедиться, что все заключенные встали и отправились на перекличку или на работу, что являлось их обязанностью при любом состоянии здоровья и при любой погоде. Большинство должностных лиц, как евреи, так и неевреи, избранные на свой пост случайно, очень скоро приспосабливались к своему немецкому начальству, перенимая от нацистов их манеру кричать на заключенных и их методы мучить последних, иногда даже превосходя немцев в жестокости.

Документальные материалы.

Начальство лагеря и должностные лица

Ривка Брум-Клепштейн. «Всегда человек» (отрывок)

В это безвременье мне особенно запомнилось поведение нескольких капо-евреев: возможно, они больше других заключенных страшились завтрашнего дня. Был среди них один капо - студент-еврей из Вильнюса, по фамилии Бурштейн. Расхаживал он, держа в руках палку с резиновым набалдашником, и раздавал ею удары направо и налево. Переклички проводились по-прежнему, но теперь они продолжались до бесконечности. Этот капо-еврей у***** осуществлял переклички по всем правилам, хотя немцы на них уже не присутствовали. Особенно жестоко он относился к женщинам. Если какая-нибудь женщина не могла стоять так прямо, как того требовала немецкая дисциплина, этот капо валил ее на землю и принимался избивать. Немцы велели ему «убивать всякого, кто осмелится ему дерзить», и он действительно отлично исполнял этот наказ. Обычным делом были трупы, остававшиеся лежать на площадке после того, как перекличка была закончена.

Экштейн, «Маутхаузен» (отрывок)

r

Я прибыл в Маутхаузен 3 октября 1943 года. Работать меня послали в каменоломню, где я должен был бегом носить камни. Солдаты СС избивали меня без всякого повода. У одного из них была большая овчарка, имевшая привычку кусать заключенных, вырывая из их тел клочья мяса. Нам было приказано копать под огромным валуном до тех пор, пока этот валун не покатился на нас и несколько человек погибло. Этот прием был особенно в ходу у капо Штейна. Я видел, как без всякой причины избили заключенного-чеха, после чего на него навалили тяжелые глыбы камней и оставили лежать так в течение целого дня, пока он не испустил дух. Других заставляли рыть траншеи в грязи и заживо хоронили в этих траншеях. Товарищей моих заставляли бегать нагими в дождь и в снег. Во время бега их расстреливали... Я видел, как эсэсовцы заставили группу людей лечь головами в лужу, в потом наступали сапогами на головы, пока люди не задохнулись.

В особенности эсэсовцы издевались над евреями. В 1941 году в лагерь прибыло большое количество евреев. Работать их назначили в каменоломню. Они должны были таскать тяжелые валуны вверх по ступеням. Многие не выдерживали этой каторги и валились с ног. Их избивали палками, пока они не поднимались и не принимались снова за работу. Если кто-то поднимал небольшой камень, то этот камень тут же заменяли другим - особенно тяжелым. Многие евреи заболели и были отправлены к лагерному врачу, чтобы тот их прикончил... В то лето меня назначили одним из охранников каменоломни. Я собственными глазами видел, как Шпаценгер и Эденгофер заставили 12 евреев спрыгнуть со скалы (высотой приблизительно в 40 метров). Евреев избили и приказали прыгать, но те отказывались, лежа на земле. Тогда эти двое, пиная их ногами и избивая, столкнули их вниз, и они разбились. Зимой евреи носили под одеждой мешки с цементом, чтобы согреться. Шпаценгер раздевал их, срывая с них одежду.

Примо Леви. «Павшие и спасенные» (отрывок)

Зондеркоманды в Освенциме и в прочих лагерях были явлением на грани сотрудничества с немцами. В отношении этих команд не говорят о привилегиях; тот, кто в них служил, пользовался одной только привилегией: он получал достаточное питание в течение нескольких месяцев (но какой дорогой ценой это доставалось!), и, в любом случае, это не делалось с целью вызвать зависть. Под намеренно туманным названием «особые подразделения» эсэсовцы подразумевали группу заключенных, на которых была возложена обязанность следить за работой крематориев. Они должны были обеспечивать порядок среди «новеньких», только что прибывших, заключенных (которые, в большинстве случаев, не знали, какая им уготована судьба) и спроваживать их в газовые камеры; выносить трупы из газовых камер; срывать золотые коронки с зубов; срезать женские волосы; сортировать одежду, обувь и содержимое чемоданов; переправлять трупы в крематории и наблюдать за работой печей; выгребать и убирать золу. «Особое подразделение» в Освенциме насчитывало, в различные периоды, от 700 до 1000 человек. Эти «особые подразделения» не избежали общей участи. Наоборот - эсэсовцы очень следили за тем, чтобы ни один человек из этих подразделений не остался в живых и не рассказал о том, что происходило. В Освенциме действовали одно за другим 12 подразделений. Каждое подразделение несло свою службу в течение нескольких месяцев, после чего от него избавлялись, каждый раз иным способом, чтобы предотвратить возможное сопротивление. «Боевым крещением» служащих нового подразделения являлось сожжение трупов тех. кто служили до них.

В октябре 1944 года последнее подразделение подняло знамя восстания против эсэсовцев, взорвало один из крематориев и было уничтожено в неравной борьбе, о которой я расскажу позднее. Отсюда следует, что из «особых подразделений» спаслись считанные единицы, случайно сумевшие избежать смерти. После освобождения они неохотно рассказывали о себе, и люди неохотно говорят об их ужасном состоянии. Источником сведений об особых подразделениях служат те немногочисленные свидетельства, которые поступили от людей, служивших в них и сумевших выжить: признания тех, кто их назначал и был судим на различных процессах; намеки, содержавшиеся в показаниях «гражданских лиц» из числа немцев и поляков, которым случайно довелось соприкоснуться с этими подразделениями, и, наконец, страницы дневников, которые с лихорадочной поспешностью исписывались кое-кем из членов «особых подразделений» и тщательно прятались возле крематориев Освенцима с тем, чтобы память об этом сохранилась в будущем. Все эти сведения сходятся между собой в деталях, и все же трудно, почти невозможно достоверно обрисовать картину повседневной жизни этих людей и описать, как они воспринимали самих себя и как относились к своему положению.

Вначале эсэсовцы выбирали их из заключенных, уже ранее зарегистрированных в лагерях. Существуют свидетельства, что выбор осуществлялся не только ис
093;одя из их физической силы и выносливости, но и после скрупулезного изучения черт лица. Случаи, когда мобилизация людей в эти подразделения носила характер наказания, были редки. Позже кандидатов в «особые подразделения» вылавливали прямо на перроне у железнодорожного полотна, сразу по прибытии эшелонов: «психологи» службы СС заметили, что такая мобилизация проходит легче, когда отбор происходит среди отчаявшихся, растерянных людей, нервы которых натянуты до предела в результате длительного пути, во время которого невозможно никакое сопротивление, и именно в тот решающий момент, когда человек сходит с поезда, - момент, когда каждый новоприбывший чувствует себя так, словно он находится в преддверии потустороннего мира, где его ожидают мрак и ужас.

«Особые подразделения» состояли, главным образом, из евреев. В этом, вообще-то, нет ничего удивительного, поскольку основной и главной целью концлагерей и было уничтожение евреев, а начиная с 1943 года население Освенцима на 90-95 процентов состояло из евреев. Но, с другой стороны, вновь поражает то, какая нужна была степень злобы и ненависти, чтобы заставлять именно евреев загонять евреев в крематории. Необходимо было доказать, что евреи, эта низшая раса, эти недочеловеки, сносят любое унижение, что они подчиняются даже тогда, когда им велят уничтожать друг друга. Существуют, однако, доказательства того, что не все солдаты СС спокойно принимали массовое убийство как часть своей рутинной службы. Таким образом, переложение части этой «работы», и именно самой грязной ее части, на плечи самих жертв призвано было, очевидно, облегчить совесть этих солдат.

Ривка Брум-Клепштейн. «Всегда человек» (отрывок)

Немцы заботились о том, чтобы поддерживать «хорошее настроение». Как в других лагерях, они и здесь создали оркестр, состоявший из десяти заключенных. Первой скрипкой был еврей родом из Каунаса. Приехал он туда из Москвы, где до войны выступал в филармонии. Он был женат на литовке, нееврейке. Звали его Ступень. Позже немцы их разлучили. Представители высшей расы слушали, стоя на расстоянии. Они следили за тем, чтобы не исполнялись произведения немецких композиторов. Играли Чайковского, Сен-Санса, Равеля, цыганские мелодии Сарасате и тому подобное... Музыканты стояли на морозе, в снегу, в деревянных шлепанцах, стояли и играли. Из заключенных каждый, кто только мог, старался подползти поближе, чтобы послушать. Если память мне не изменяет, музыка придавала нам силы, она несла с собой надежду... Однажды при исполнении цыганской мелодии Сарасате мы стояли рядом, я и Мотек. На душе у нас стало так хорошо! В тот миг, в окружавшей нас тьме, музыка коснулась нас и тронула нас до глубины души.

Бывали также выступления (так называемые «вечера искусства»), в которых мы принимали участие. Их организовывали капо и другие заключенные, назначенные старшими над остальными. Не участвовать нельзя было: тому, кто отказывался, грозила смерть. Так, после целого дня работы с трупами, в том же самом зале приходилось петь. Но мы по-прежнему хотели жить несмотря ни на что, хотя с каждым днем нас оставалось все меньше и меньше.

ПЕРЕКЛИЧКИ

Переклички прес ледовали несколько целей:

1) постоянно демонстрировать заключенным, кто властвует над ними и управляет лагерем;

2) пересчитать заключенных, чтобы убедиться, что никто не покинул пределы лагеря,

3) запугать заключенных и терроризировать их, например путем затягивания переклички на долгие часы при самых тяжелых погодных условиях. Известны случаи, когда переклички длились по двенадцать и даже восемнадцать часов на морозе в двадцать и более градусов; многие заключенные не выдерживали и погибали от холода; бывало, что заключенным приказывали явиться на перекличку нагими; путем публичных наказаний и казней, таких, как избиение палками, публичное повешение, на которых все заключенные должны были присутствовать. Видам издевательств нет конца - заключенных заставляли снимать и надевать шапки бессчетное количество раз, простаивать на коленях или с вытянутыми вверх руками, держа в них кирпичи, и т.п. Переклички проводились рано утром, а в некоторых лагерях - после долгого рабочего дня, около пяти часов пополудни.

СЕЛЕКЦИИ

    Время от времени немцы сокращали количество заключенных, уничтожая больных и слабых, не способных более к труду. Оставшихся они делили на новые рабочие команды, в зависимости от своих нужд. Намечаемая дата очередной селекции держалась в тайне; арестанты узнавали о предстоящей селекции за считанные минуты до ее начала - об этом их извещал удар гонга или громкие объявления одного из должностных лиц. Селекция была дамокловым мечом, постоянно занесенным над головами заключенных, знавших, что ее результаты решают их судьбу и определяют, жить им или умереть.

ТРУД
   

Все без исключения заключенные принуждались к тяжелому труду, кроме больных, содержавшихся в «больнице» или в «клинике», и должностных лиц. Работа в лагерях делилась на несколько категорий.
   

1) Работа на гражданских или военных немецких заводах, на промышленных предприятиях или в армии. Некоторые заключенные, специалисты высокой квалификации, занимались профессиональным трудом; другие были чернорабочими, выполнявшими тяжелую физическую работу. Некоторые концерны, разбогатевшие в период Катастрофы на труде заключенных концлагерей, существуют по сей день: «И.Г. Фарбен», «Сименс», «Крупп», «Фольксваген», «Даймлер-Бенц» и другие.
   

2) физический труд, не приносивший экономических результатов.
   

Основной целью такого труда являлось истощение сил заключенного и ускорение его смерти (некоторые работы, выполнявшиеся в Бухенвальде, каменоломни в Маутхаузене и в других лагерях).
   

3) Работы, выполнявшиеся в самом лагере:
   

а) строительство, прокладка дорог, садовые работы, настил полов, стирка, приготовление пищи, пошив и ремонт обуви для немцев и их помощников.
   

б) Работа на «фабрике смерти». Ее выполняли рабочие зондеркоманд, которые сопровождали жертвы в зал-раздевалку, выносили трупы из крематориев после умерщвления людей газом, вырывали золотые зубы, стригли женские волосы и развеивали пепел. Прочие были заняты на распределении и расфасовке награбленного у жертв имущества и на отправке его в Германию.
   

Работали заключенные по многу часов в день, без перерыва. Надсмотрщики строго следили за тем, чтобы они не могли ни на миг прекратить работу, замедлить темп или отдохнуть. Уличенных в подобных «нарушениях» избивали, иногда до смерти. Надсмотрщики, обычно такие же заключенные, подвергали рабочих жестоким мучениям, чаще всего - без всякой причины. Пища раздавалась только один раз в течение рабочего дня. Ее низкое качество и мизерные порции не обеспечивали людям необходимого для такого каторжного труда запаса энергии. Во главе каждой трудовой команды стоял «капо», имевший в своем подчинении группу помощников: «форарбайтера» (главного работника) и других. Капо отвечал перед немцами за результаты труда и за режим работы. Нередко должность капо исполняли бывшие уголовники, которые, стремясь из всех сил угодить своим новым хозяевам, руководили заключенными, перенимая у немцев их крайне жестокие и бесчеловечные методы.

Документальные материалы.
Работа
   

«По дорогам ада» (отрывок). Сборник под редакцией Ш.Рафаэля
   
 

Имя: Ицхак
   

Фамилия: Леви
   

Псевдонимы, сокращенные имена и клички: Чаганья
   

Дата рождения: 1922
   

Город и страна, в которой родился: Греция, Салоники
   

Имя матери:Соль
   

Имя отца: Йосеф
   

Количество братьев и сестер до войны: Один брат, свидетель
   

Количество братьев и сестер после войны: Свидетель - единственный оставшийся в живых
   

Количество членов семьи, высланных в концлагеря: Бабушка, родители, брат, свидетель
   

Дата отправки в концлагеря: 7.4.1943
   

Арестантский номер в лагере: 116082
   

Основные лагеря, в которых находился свидетель: Освенцим, Буна, Гляйбиц, Дора, Берген-Бельзен
   

Дата освобождения: 1945
   

Место освобождения: Берген-Бельзен
   

Дата репатриации в Израиль: 7.12.1945
   

Первое место жительства в Израиле: Тель-Йосеф
   

Занятие в прошлом: Рыбак
   

Занятие в настоящем: Пенсионер
   

Хобби: Рыбалка
   

Большинство людей знают меня под именем Чаганья. Это прозвище было дано мне в честь прославленного футболиста Чаганья, армянина по происхождению.
   

В первый день праздника Песах 1943 года мы прибыли в Освенцим. После известной процедуры, которую все проходят в день прибытия в лагерь, нас направили в блок номер 2. В нем мы оставались совершенно голыми до тех пор, пока нам не выдали тонкую полосатую одежду. В Освенциме я был всего неделю, после чего меня перевели в Буну и там сразу же направили на работу с вагонетками. Мы наполняли эти вагонетки песком, а потом разгружали его. Немцы заставляли нас проделывать эту работу, желая нравственно сломить нас. Там я стал свидетелем одного случая, потрясшего меня до глубины души. Один эсэсовец приказал кому-то из заключенных помочиться. Заключенный отказался, потому что не испытывал такой потребности. В конце концов он все-таки решил помочиться и тут же получил пулю в спину. Тогда мы все еще ничего не знали о крематориях. Мы думали, что запах, который все чувствовали, - это запах мяса, готовящегося на ужин. Кто бы мог поверить в эти первые дни, что людей тут сжигают? В Буне мы встретились с доктором Куанке, который сказал нам:
   

«Не думайте ни о ком, ваших родителей уже нет, - думайте только о себе».
   

После вагонеток меня направили на работу в командо-зибен -таскать мешки с цементом. В те дни в Буне началось строительство - строилась фабрика по изготовлению масел. Труд был тяжел, нас избивали, многие погибли. На работе вместе со мной были несколько греков: Яаков Сасон, Иммануэль Табух и Ицхак Ханука. Насколько мне помнится, я ни от чего особенно не страдал в этой команде, так как всегда был занят работой. Работал я добросовестно, а тот, кто добросовестно работал, обычно выживал.
   

С нами вместе работали профессиональные рабочие, каменщики, для которых жизнь тут была не столь тяжелой, поскольку их не притесняли.
   

После работы в командо-зибен меня перевели в команду номер 3. Тут я работал на прокладке тяжелых кабелей в вырытые траншеи. Работа здесь была трудной, таскать эти кабели было очень тяжело. Мы прятались за спины более сильных рабочих, чтобы немцы думали, что мы тоже работаем.
   

Однажды я решил не выходить на работу, сбежать. Я остался в лагере, спрятавшись под с ценой, служившей для соревнований по боксу и для музыкальных выступлений заключенных. Там я прятался примерно с неделю. Заключенные отправлялись на работу, а я прокрадывался в свое потайное место и сидел в нем, ожидая, пока все уйдут. Потом я выходил, хватался за ведро и изображал, что работаю по уборке лагеря.
   

В конце концов я был пойман. Поймал меня наш лагерь-альтерстер, избивший меня кулаками по лицу. После этого я не мог открыть рот, и меня направили к врачу. Тот отправил меня в Освенцим - на рентген. В Освенцим меня отвезли на грузовике-душегубке. В эти грузовики загоняли арестантов, запирали дверцу, и заключенные задыхались от выхлопных газов, выводившихся внутрь грузовика. На мое счастье, механизм, выводивший выхлопные газы в грузовик, на сей раз не сработал. Мне просто посчастливилось. Я спасся. В Освенциме у меня обнаружили перелом челюсти и отправили в больницу в Буну. Там я пробыл десять дней. Я совершенно не мог есть. Зубов у меня не было и, чтобы не умереть, я поступал, как жвачные животные, - проглатывал куски картофеля, а ночью вызывал у себя рвоту и медленно прожевывал ее содержимое. Мои товарищи не верили своим глазам, но именно это меня и спасло. Там со мной вместе был мой друг, Изакино Анжел, так он тому свидетель. Выйдя из больницы, я продолжал питаться тем же способом просто потому, что не в состоянии был жевать. В Буне я работал на нескольких работах, одна рабочая команда была ужаснее другой. Я всегда пытался увильнуть от работы. Однажды распорядитель работ поймал меня на этом. Он сказал мне: «Не будешь работать - я расскажу про тебя капо». На это я ему ответил: «А я расскажу Жако». Жако Розен помогал многим арестантам. Он был так силен, что, думаю, его побаивались даже капо. В лагере он был известен как боксер и благодаря своей силе спасал многих заключенных. Жако со всеми умел ладить.
   

Из свидетельств Авраама Царфати (там же)
   

Имя: Авраам (Альберто)
   

Фамилия: Царфати
   

Дата рождения: 28/10/13
   

Страна и город, в котором родился: Аргентина, Буэнос-Айрес
   

Имя матери: Сеньора Кавалли
   

Имя отца: Мошон Бен-Авраам Царфати
   

Количество братьев и сестер до войны: Одна сестра и свидетель от первого брака отца; два брата, две сестры от второго брака отца
   

Количество братьев и сестер после войны: Свидетель - единственный оставшийся в живых
   

Количество членов семьи, отправленных в концлагеря: Две сестры, три брата, свидетель
   

Дата отправки в лагеря: Пасха 1943 года
   

Арестантский номер в лагере: 117425
   

Основные лагеря, в которых находился свидетель: Берген-Бельзен
   

Дата освобождения: Свидетель не помнит
   

Дата репатриации в Израиль: 1946
   

Первое место проживания в Израиле: Тель-Авив
   

Занятие в прошлом: Повар и официант ресторана
   

Хобби: Живопись
   

Я знал, что есть смысл попытаться спастись, и потому -работал. Работа была то единственное, что меня спасало. Я брался за любую работу, лишь бы выжить. Закон был таков: кто работает - тот жив, а кто не работает - того сжигают. Выхода не было. Нам было ясно, что плакать не имеет смысла. Мы знали, что людей сжигают, но мне никогда не приходилось видеть, как выглядят эти печи. Работавшие арестанты не приближались к крематорию. Тот, кто попадал близко к крематорию, назад уже не возвращался.
   

Из свидетельства Филиппа Мюллера (Клод Ланцман, кинофильм «Шоа»). Филипп Мюллер - чешский еврей, спасшийся от пяти акций по уничтожению, проводившихся «особым подразделением» в Освенциме.
   

- Филипп, сколько вам было лет в то майское воскресенье, когда вы впервые вошли в крематорий в Освенциме?
   

-Двадцать. Это было в воскресенье, в мае. Мы были заперты в подземной камере в блоке 11. Там мы прятались. Вдруг появились несколько эсэсовцев.
   

Они провели нас по одной из улиц лагеря. Мы прошли мимо какой-то двери, и примерно в ста метрах от двери я внезапно увидел прямо перед собой здание. Крыша была плоская, с трубой. Позади я увидал дверь. Я не знал, куда нас ведут, я думал, что нас ведут на расстрел. Внезапно, дойдя до середины здания, молодой эсэсовец остановился под небольшим фонарем перед какой-то дверью и крикнул нам: «Входите, свиньи вонючие!». И мы оказались в каком-то коридоре. Он втолкнул нас в этот коридор. И мгновенно я почувствовал удушье от вони и от дыма. Мы продолжали бежать.
   

И тут я смог различить очертания двух первых печей. Между ними суетились несколько заключенных-евреев. Мы очутились в помещении, в котором сжигали трупы, в крематории номер 1 лагеря Освенцим. Оттуда нас оттеснили в другое помещение, больше предыдущего. Тут нам был отдан приказ раздеть трупы. Я посмотрел вокруг... Кругом сотни трупов.
   

Вперемешку с трупами валялись чемоданы, узлы... Я не мог понять всего этого. Это было словно удар обухом по голове, как будто в меня ударила молния. Я не соображал, где нахожусь. И как это возможно было убить столько людей сразу!
   

Мы уже успели раздеть несколько трупов, как вдруг нам был дан приказ затопить печи. На меня налетел эсэсовец и рявкнул: «Иди помешивать трупы!». Но что это означает: помешивать трупы? Я вошел в крематорий.
   

Там находился один еврей-арестант по фамилии Фишель, который впоследствии стал главным в группе. Он поглядел на меня, и я заметил, что он ковыряет длинной палкой в печи. И тут он мне говорит: «Делай то же, что и я, а то тебя прикончат эсэсовцы». Я схватил палку и начал ею ковырять, как это делал он.
   

- Какую палку?
   

- Железную. Я выполнял приказ фишеля.
   

Я находился в состоянии шока или гипноза и был готов исполнить все, что мне прикажут. Я был до такой степени невменяем, в таком шоке, что делал все, что Фишель мне говорил.
   

Итак, печи были затоплены, но опыта у нас не было... и потому мы оставили вентиляторы работать дольше, чем следовало.
   

- Вентиляторы?
   

- Да, там были вентиляторы, чтобы огонь разгорался сильнее. Так вот, эти вентиляторы мы оставили включенными дольше, чем нужно было. Огнеупорные кирпичи вдруг лопнули, и из-за этого засорились трубы, соединявшие крематорий Освенцима с дымоходом. Горение прекратилось. Печи больше не работали.
   

...Ночью мы должны были прекратить эту ужасную работу, и нас отвезли обратно в Освенцим. На следующий день нас снова отвезли на это место, но вода все продолжала прибывать. Прислана была пожарная команда l9; эсэсовцами, и воду отсосали. Нам пришлось спуститься в эту омерзительную яму, чтобы сложить в ней трупы в кучи. Но трупы были скользкие... Например, когда я пытался поднять одну женщину, то руки ее... Рука у нее была скользкой, липкой, я пробовал тащить ее... но упал в воду, прямо в эту мерзость. И так было с нами со всеми.
   

Наверху, на краю ямы, стояли Омайер и Грабнер и покрикивали: «Живее, негодяи! Вы у нас научитесь, сволочи проклятые!».
   

А в этой... в этой...
   

Ввиду таких обстоятельств, если можно так выразиться, двое из моих товарищей не выдержали. Один из них был студент-француз.
   

- Еврей?
   

- Все евреи... Они совершенно обессилели и остались лежать там, в этой грязи. Тогда Омайер подозвал одного из солдат СС и приказал: «Пойди-ка, прикончи мне эту шваль», Моих друзей застрелили на месте.

ПИТАНИЕ
   

Голод в концлагерях был обдуманной и преднамеренной политикой немцев; целью е было ослабить заключенного, подавить его морально и физически - с тем, чтобы исключить для него всякую мысль о возможном сопротивлении. Велика сила голода: мысли о пище завладевают помыслами человека и вытесняют все остальные желания, кроме одного - утолить голод. Поиски еды становились почти единственной целью заключенного, определяя все его действия в течение суток. Крайне истощенный от голода, похожий на скелет, человек становился апатичным и равнодушным ко всему окружающему, в том числе к самому себе, - таких заключенных называли «мозельманами» (в Освенциме) и «гамелями» (в Майданеке).
   

Пища самого низкого качества выдавалась заключенным в мизерных количествах и с

Прочтено: 6644      

ОтличноОчень хорошоХорошоНормальноПлохо